Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

– Конечно, – кивнула Касимова.

Ирина толкнула вторую дверь, и они оказались перед огромным, в полкомнаты, столом, заставленным солдатиками.

– Ой, диорама, – удивленно сказала девка.

Ты смотри, какие слова знает.

– Вообще-то это варгейм, но не важно. Видишь, какое пыльное всё? – Мукосеева обвела стол рукой. – Всё сними, протри аккуратно, ну и верни по возможности как было. Управиться надо быстро, минут сорок у тебя, не больше.

– А что это? – Девка заинтересованно склонилась над зеленовато-желтым полем, по которому были расставлены воины с длинными копьями и щитами.

– Битва при Каннах. Ты историю в школе учила или как?

– Плохо учила, – честно призналась коза. – А это всё Александр Иванович своими руками делал? И лошадей?

– Не твоего ума дело. Всё, приступай. Время пошло.

Ирина бросила прощальный взгляд на поле, где сошлись две армии.

В коллекции Левашова насчитывалось триста фигурок великолепной детализации. Из них на поле боя было выведено и расставлено около двухсот. Левашов отыгрывал середину сражения. Римляне уже вклинились в войско карфагенян, а карфагенская кавалерия сражалась с римской на обоих флангах.

Всем в доме было известно, как трепетно Левашов относится к своей экспозиции.

«Я ее привела, сказала: “Сделай уборку в кабинете, больше ничего не трогай”, – мысленно репетировала Ирина. – Господи, кто ж мог знать, что она к столу полезет!»

Не было ни единого шанса, что Левашов станет терпеть в своем доме человека, помешавшего своевременной победе Ганнибала.

Когда старшая горничная закрывала за собой дверь, чернявая балда бестрепетно снимала солдатиков с поля. С тех выверенных до миллиметра мест, на которые Александр Иванович передвигал их шаг за шагом.

Ирина почувствовала себя так, будто в душной комнате распахнули форточку. Может, Анастасия Геннадьевна найдет другую овцу, а может, забудет про свою идею. Но эту точно надо держать подальше от дома.

Так Мукосеевой подсказывал весь ее опыт.

Ангел-хранитель определенно благоволил сегодня к Ирине. Потому что хозяин вернулся намного раньше, чем ожидалось. Не прошло и часа, как Мукосеева вышла из кабинета, а широкая черная машина уже въезжала в гараж.

– Ирина, день добрый. – Левашов взбежал по лестнице.

Мукосеева снизу задрала голову и обеспокоенно сказала:

– Ой, Александр Иванович, здравствуйте! А у вас в кабинете уборка. Простите, думали, вы до вечера уехали… Новенькая девочка попросилась, очень хотела показать себя.

По лицу Левашова пробежала тень.

– Про диораму предупреждали ее?

– Обижаете! – Ирина так и вскинулась. – Я ее сейчас выгоню, одну секунду. Простите, что так вышло…

– Да нет, при чем здесь ты…

– Она старательная очень, – говорила Ирина, быстро поднимаясь по лестнице, и с удовлетворением чувствовала, что слово «старательная» не только не успокаивает Левашова, но и, наоборот, ввергает в тревогу. – Девочка добросовестная, и уж так хотела отличиться…

Александр Иванович, не дожидаясь ее, ринулся в кабинет.

«Кабзда тебе, сволочь», – спокойно констатировала Мукосеева.

Сама, будто уловив его беспокойство, ускорила шаг и подлетела к кабинету с небольшим отставанием. Она услышала изумленное восклицание Левашова, застывшего перед приоткрытой дверью.

– Александр Иванович, здравствуйте, – послышался мелодичный голос. – Я уже закончила здесь. Простите, что задержалась.

Не отвечая на приветствие, Левашов коршуном метнулся к полю сражения и низко склонился над ним.

А Мукосеева оцепенела вторично.

Наметанным глазом она ясно увидела, что, во-первых, все до единого воины, все ливийцы, иберийцы, римляне и галлы, все пики, щиты, копья и мечи, все лошади, упряжи и седла были протерты начисто.

Во-вторых, что все остались точно на тех же местах, что и были.

– Ты что, уборку здесь делала? – недоверчиво спросил Левашов.

Он, как и Мукосеева, видел, что обе армии за прошедшие четыре часа стали выглядеть значительно чище. Словно в перерыве между сражениями солдаты сбегали и окунулись в реку Ауфид, а затем, посвежевшие и бодрые, вернулись к войне.

– Я вытерла пыль, – робко сказала Айнур. – Простите, Александр Иванович. Нельзя было?

Левашов всё кружил над битвой, точно падальщик. Он обошел стол дважды, сначала по часовой стрелке, затем против, и разве что не обнюхал своих полководцев. Айнур стояла навытяжку. Мукосеева, наоборот, обмякла и привалилась к дверному косяку.

Невозможно было расставить две сотни миниатюрных солдатиков так же, как они стояли, ни на сантиметр не нарушив диспозиции. Не в человеческих это силах.

– Ну хорошо, – сказал наконец Левашов, убедившись, что битва продолжится с того же места, на котором остановилась. – Вроде бы всё в порядке. Диораму больше не трогать. Ясно?

– Так точно! – ответила Айнур.

Он взглянул, не улыбается ли она, но девушка выглядела серьезной и огорченной.

– Они вообще-то и должны быть грязными, – снизошел Левашов. – Ветер на них нес пыль. Некоторые считают, что римская пехота в том числе поэтому потерпела поражение.

– Я поняла, – кивнула Айнур.

Мукосеева вывалилась из кабинета, коротко и неглубоко дыша. Она дважды за день стала свидетелем какого-то бесовского фокуса.

Ей неоткуда было знать, что Айнур Касимова легко могла бы расставить по местам не две сотни, а две тысячи солдат. Что перед глазами ее, стоит ей посмотреть на любой многосоставной объект дольше десяти секунд, запечатлевается его изображение; оно хранилось на внутренней поверхности век, и Айнур достаточно было зажмуриться, чтобы с фотографической точностью воспроизвести картинку. В детстве она думала, что так умеют все. Став постарше, отчаянно терла веки, надеясь испортить их, чтобы картинки больше не сохранялись.

Потом поняла, что это не поможет.

* * *

К вечеру поднялся ветер.

Айнур ушла в свою комнату, но дверь оставила приоткрытой. Из общей комнаты доносились голоса горничных. Ирина остаток дня выглядела пришибленной, а Валентина была пришибленной постоянно…

Странное что-то здесь творится. Прав был Михаил Степанович, когда отправил ее в этот дом.

Мимо ее комнаты прошла Валентина. Задержалась, вернулась:

– Ты куришь?

Айнур, конечно, не курила. Но вышла за компанию и взяла сигаретку.

Вечер был красивый, темно-синий, бархатный – как занавес в театре. Вокруг в траве и на деревьях сияли огоньки, ветер покачивал фонарики, и особняк сиял, точно плывущий в ночи корабль. Айнур умом понимала, что это подсветка, а глаза отказывались верить. Глаза сообщали, что перед ней какое-то чудо природы, только населено оно почему-то не сказочными людьми, а самыми обычными: шумными, скандальными.

Странно, думала она, что на такой большой территории нет ни собак, ни кошек. Как люди обходятся без них? Пес не выбегает встречать, когда возвращаешься домой. Кот не подставляет голову, не топырит усы. Гройс не заводит питомцев, потому что слишком стар для этого. Так он сам говорит. У него когда-то был пес, Айнур видела его на