Карамельные дюны - Алина Егорова

— Да, дома.

— А Майя? Когда она вернулась из ресторана?

— Где-то около семи утра. Она приняла душ и пошла спать.

— О чем вы с ней говорили? Что она рассказывала? Может быть, что-нибудь произошло на вечеринке?

— Я даже не знаю… Майя потом уехала, и я ее больше не видел.

— Вы имеете в виду ее поездку в Москву?

— Да. — закивал головой Сергей.

— Что она говорила по возвращении?

— Ничего. — Сергей пожал плечами. — Ничего особенного.

— А все же?

— Ну… Не помню я. Так, обычные разговоры.

— Понятно. Майя умерла в субботу шестого числа, вы же обнаружили ее лишь на следующий день. Где вы провели ночь с субботы на воскресенье?

— У друга. Давно не виделись, выпили. Я на машине был, и пришлось остаться у него, чтобы пьяным не садиться за руль.

— И это правильно, — согласился с ним Костров, записывая координаты друга.

— Врет ведь, гад, — прокомментировал Шубин, когда Снегирев исчез за дверью.

— Возможно, — не стал возражать Миша. — Думаешь, это он жену того?

— Не исключено. У Снегиревых в отношениях образовалась трещина, и все зависит от ее глубины. Просто так супруги Новый год по отдельности не встречают. Значит, конфликт между ними был серьезный. Надо бы разобраться, в чем его причина, хотя я почти уверен, что всему виной другая женщина. У Снегирева должна быть любовница.

* * *

Альмира не верила своей удаче и боялась ее сглазить. Снегирев, похоже, крепко попался в ее сети. Они почти каждый вечер проводили вместе. С Сергеем она побывала во множестве увеселительных заведений, получила ворох подарков и услышала прорву комплиментов. Такого яркого романа у нее не случалось никогда, и если бы ей кто-нибудь раньше сказал, что такое вообще бывает, не поверила бы, потому что считала, что это возможно только в кино или во сне. Ее Сережик (Альмира считала Снегирева своим) не совсем тот, который ей грезился в розовых мечтах. То есть совсем не тот, но он был лучше всех своих предшественников и уж гораздо лучше, чем пустота. Мама порядком надоела своими жизненными установками, но во многом она оказывалась права, особенно в том, что время принцев прошло и ждать их бессмысленно, надо не упустить то, что идет в руки. Сама Альмира не надеялась, что ей подвернется хоть кто-нибудь, поэтому Сергея сочла за подарок судьбы и вцепилась в него хваткой бультерьера. Будучи неплохим игроком на струнках мужских душ, она быстро определила типаж Сергея и знала, как с ним следует обращаться. Он не терпел грубости, сам был нежен и жаждал ответной любви: слепой и бескомпромиссной, чтобы любили его одного, и не за что-нибудь, а просто так, невзирая ни на что. Альмира сразу ухватила быка за рога: она литрами выливала на него самые сладкие слова, когда обращалась, обязательно добавляла к его имени какое-нибудь милое прозвище типа «зайчик, котик, лапочка» и не забывала демонстрировать свои достоинства, которые, как она поняла из рассказа Сергея, отсутствуют у его жены. К приходу Сергея ее комнатенка была прибрана, кухня вычищена до блеска, холодильник ломился от разносолов — в готовке подсобляла Нина Яковлевна, страстно желающая пристроить дочку замуж. Альмира наносила макияж, делала маникюр и наряжалась в элегантный красный халатик (Сергей обмолвился, что любит этот цвет, а Майка, вопреки его желанию, облачается в желто-зеленую гамму). Она старательно воплощала его мечту: он — остроумный, сильный, надежный, восхитительный мужчина, она — тихая домашняя женщина, для которой он — свет в окошке, и все ее интересы сосредоточены исключительно на нем.

Камил

Как он раньше не замечал этой простой красоты? Очарование Сонаты тихое, неброское, естественное. Косметика неяркая, словно макияжа и вовсе нет: чуть тронуты веки пастельными тонами, немного румян на скулах и помада приглушенных теплых тонов. Одежда из натуральных тканей, светлые полутона: персиковый джемпер, салатовая юбка прямого покроя. Аромат цветочных духов тонкий, ненавязчивый, присущий только ей одной.

Они болтали обо всем и ни о чем конкретно. Вернее, говорил один он, а Соната больше слушала, слегка склонив голову набок. Она улыбалась уголками тонких губ в ответ на его шутки и в знак согласия с его рассуждениями.

За чашкой кофе в маленьком уютном ресторанчике он рассказывал ей про свои печали и тревоги, планы и мечты. Камил выложил перед ней всю свою жизнь и сам себе удивился — в сущности, закрытый и недоверчивый, таким откровенным он не был ни с кем.

Камил Яцкевич сидел за рулем своего автомобиля, неопределенно глядя сквозь ветровое стекло. Только что они попрощались с Сонатой на крыльце ее подъезда. Она скрылась за дверью, оставив едва заметный след карамельной помады на его щеке и шлейф французских духов. Одиннадцатый час, город утопал во тьме, разбавленной белыми снежинками, искрящимися в свете фонарей. Пора было ехать домой, но этого не хотелось: там тяжелая атмосфера ссор и недовольства, неуютно и тоскливо. «Как в этом холодном сумраке». — подумалось Камилу. Он невольно сравнил домашнюю обстановку с холодом зимней ночи, и от этой мысли его передернуло. Соната была в этой зиме светлой, легкой снежинкой. «Единственная отрада, она вдохновляет и призывает жить».

Он разглядывал Сонин подарок: игрушечный заяц с сердцем на брюхе. Камил никогда не понимал женской склонности к подобным ритуальным жестам и принимал их как данность. Подружки часто одаривали его всякой всячиной, вроде этого зайца. Камил брал подношения с искренней радостью, а потом совал их в картонную коробку, которую хранил на подоконнике своего рабочего кабинета. Он с удивлением поймал себя на мысли, что этот глупый заяц ему не безразличен. Кусок плюша хранил тепло рук Сонаты и был частицей ее самой. «Я начинаю становиться сентиментальным. Старею, что ли?» — отметил Камил и бережно положил игрушку в карман.

Ирина

Мягкий плюшевый заяц невинно смотрел своими выпуклыми пластмассовыми глазами. К его клетчатой распашонке было приколото алое пластиковое сердце с недвусмысленной надписью: «I love you». У Ирины задрожали руки противной мелкой дрожью. Она с ненавистью сунула находку обратно во внутренний карман пиджака Камила и захлопнула дверцу шкафа. Ира хорошо знала своего мужа: если дело дошло до сентиментальностей вроде этой проклятой игрушки, то все — Камил влюбился всерьез. Если бы не заяц, а любой другой зверь, или хотя бы заяц, но не в клетчатом, то можно было бы еще на что-то надеяться, а именно такой заяц с сердцем и в распашонке не оставлял никаких шансов.

Ирина вспомнила