Жертвы осени - Марина Крамер

же была расшифровка разговора Романа с Игорем Ильичом Кочкиным, и вот ее Васёна перечитывала несколько раз, пытаясь понять, за что там постоянно цепляется ее взгляд.

Было в этом разговоре нечто, не дававшее ей покоя, но что конкретно, Васёна уловить не могла – как кончик веревочки, за которым бегает кошка и никак не может схватить лапками.

Роман забежал к ней после планерки – торопился куда-то, наскоро пересказал диалог с матерью и оставил на перекидном календаре, который Васёна использовала для быстрых записей, номер телефона психиатра Вадима Резникова, любезно предоставленный старой библиотекаршей Вайс.

– Т-только лишнего не б-болтай! – предупредил Роман уже с порога.

Василиса только отмахнулась, предвкушая, как встретится с психиатром, как тот расскажет ей что-то интересное…

Однако все сложилось совершенно иначе. Резников ответил только на пятый ее звонок, ближе к обеду, сухим и не очень, как показалось Василисе, довольным тоном поинтересовался, чего конкретно она хочет от него, и услышав фамилию «Александровская», тут же отрезал:

– Об этом не может быть и речи!

– Но… почему? – растерялась от неожиданности Васёна.

– Потому что незачем тревожить человека, пережившего такую душевную и физическую травму. Надеюсь, вы понимаете, что подобные вещи даром не проходят и Ева Александровна с огромным трудом вернулась к нормальной жизни. Нет никакой необходимости напоминать ей спустя столько лет о том, что едва не свело ее в могилу. Если у вас все, то до свидания, – все тем же сухим тоном ответил Резников.

Василиса не успела больше ничего ни сказать, ни спросить – он положил трубку. Она тоже опустила мобильный на стол и закусила губу, изо всех сил стараясь не расплакаться от обиды. Она так надеялась на разговор с пострадавшей, считала, что все пойдет именно так, как ей нужно, и совершенно не учла, что в этой истории от нее, Василисы, зависит крайне мало. Психиатр, конечно, прав, защищая свою пациентку, но что теперь делать ей?

– Ничего, всегда есть выход, – пробормотала Васёна, собираясь с мыслями. – Позвоню-ка, пожалуй, Карамышеву, вдруг он сможет мне помочь попасть в архив хотя бы.

Одноклассник был рад звонку:

– Давненько ты нас визитами не радовала, неужели ушла из своей конторы?

– Куда я уйду… Слушай, Леша, а ты можешь мне помочь в одном деле, а? Я тут статью пишу по убийствам двадцатилетней давности… может, помнишь, маньяк тут у нас орудовал?

– Кто в нашем городе об этом не помнит? Да еще в нашем-то районе… А чего вдруг ты за такую древность зацепилась?

– Хочу сделать цикл о серийных убийцах, – на ходу сочинила Василиса. – Ну а с чего начинать, как не с того, что рядом случилось? И вот мне бы в архив, а?

– Если дело не засекречено, то можно, конечно, попробовать… – с сомнением произнес Лешка.

– А… что? Оно может быть засекречено? – упавшим голосом спросила Васёна – день определенно не задался и с каждым часом становился только хуже.

– Короче, Васька, давай так: я постараюсь сегодня все узнать и тебе вечером брякну. А сейчас извини, мне работать надо.

– Да, конечно… спасибо, Леша! – пробормотала она в уже умолкшую трубку.

Собственная идея написать не одну, а несколько статей вдруг понравилась Василисе. Да и с таким запросом куда легче будет обращаться за помощью к разным людям, чем всякий раз объяснять, почему вдруг она взялась за старое раскрытое дело.

Воодушевившись, она даже просмотрела несколько относительно недавних дел о серийных убийцах, но потом остановилась – нет, сперва надо сосредоточиться на Бегущем со смертью.

Василиса снова взяла блокнот и открыла его на странице, где начиналась расшифровка разговора Романа и Кочкина.

«Я тебе о каждом эпизоде могу рассказать. – Васёна словно бы услышала чуть дребезжащий голос бывшего оперативника. – Такое вообще забыть сложно, а я тогда только-только женился, сам понимаешь – молодая жена, начинаешь волей-неволей все это проецировать… Ужас, короче. Но моя, к счастью, бегом не занималась… Хотя и среди жертв не все были бегуньи, просто оказывались в парке рано утром. Воспитательница была из детского садика, на работу шла… Студентка университета, факультет переводов, немецкий учила… я, кстати, ее бабушку знал хорошо, она библиотекой заведовала тогда – знаешь библиотеку на проспекте Энтузиастов? Ну вот… такая маленькая, сухонькая немка. Родители этой девчонки через пару лет в Германию уехали, а бабуля осталась».

– Та-ак… – оттолкнув от себя блокнот, вслух произнесла Василиса. – А вот это место мне не нравится. Заведующая библиотекой, немка – и на проспекте Энтузиастов, ну надо же… А Ромка ни слова мне об этом не сказал, это же, судя по всему, знакомая его матери! И у нее, выходит, тоже внучка погибла… Ах ты, Рома… друг называется…

Но с другой стороны, Васильев мог не обратить внимания на этот факт, она ведь просила его просто узнать у бывшего опера как можно больше о самом Вознесенском, а не сосредоточиться на личностях жертв.

– Ладно, будем считать, что так и было и Ромка просто пропустил это мимо ушей… – Васёна снова притянула блокнот.

«Я долго потом думал: ну чего не хватало парню, почему вдруг он начал такое творить? Молодой, перспективный, институт заканчивал, родители такие интеллигентные, сестренка младшая… Откуда столько жестокости? И ведь девушка у него была…»

Васена быстро перевернула несколько страниц, нашла свободную и сделала пометку: «Попробовать найти девушку Вознесенского», поставила пару восклицательных знаков и вернулась к чтению.

«И знаешь, лицо такое у него было… открытое. Как будто человек вообще никаких плохих мыслей не имеет. Когда при обыске нашли у него все эти пакетики с волосами убитых и с их побрякушками… он в лице изменился, почернел как-то, как будто внутри что-то сгорело у него. Ну, это немудрено: нам до этого психолог объяснял, что для таких серийников ритуал – очень важная часть самого убийства. Вот он убил – и должен какое-то вещественное доказательство оставить, либо на жертве, либо у себя. Этот вот у себя оставлял, а мы нашли и как бы разрушили все. Но что странно – он все время отрицал свою причастность. Обычно, когда такие доказательства, что уже нет смысла отпираться, преступник начинает признаваться, а этот – нет. И все время твердил: “Нет, не я, не убивал, не насиловал, не видел даже”. Это каким надо быть бесчувственным, чтобы и прямых улик не испугаться… Сильный характер у парня был».

Васёна отвлеклась от чтения и подумала, что, скорее всего, для того, чтобы решиться на убийство – даже на одно, а не на двенадцать, как Вознесенский, – нужно иметь что-то иное, чем