Алексей Биргер - Нож великого летчика (Седой и Три ботфорта - 1)

- Здравствуйте, - сказал Седой, тщательно вытирая ноги о коврик. - Вы меня не знаете... Меня зовут Андрей. Вот ваш нож.

- Ах, милые мальчики! - запричитали подруги. - Представляем, что вы пережили! Такая ужасная история! И спасибо вам! Проходите, проходите...

Потом мы сидели и пили чай, рассказывая старушкам ровно столько, сколько сочли уместным рассказать. То есть, рассказывать мы предоставили Седому, потому что точно знали: он не ляпнет лишнего и подаст всю историю в нужном свете, избегая любых деталей, которые могут слишком напугать или шокировать хозяек квартиры.

Они все равно ужасно переживали и никак не могли успокоиться. Естественно, они скоро обратили внимание на порванный рукав пиджака Седого.

- Откуда у вас ЭТО? - спросила Мадлена Людвиговна. - Вы дрались?

- Да нет, не очень, - смущенно ответил Седой.

- В любом случае, рукав надо зашить, - заявила Шарлота Евгеньевна. Снимайте пиджак, я залатаю так, что не будет заметно. В любом случае, пиджак вам понадобится новый, но хоть до дому можно будет дойти.

Седой колебался. Он понимал, что, сними он пиджак, и старушки увидят окровавленную повязку - которую ему совсем не хотелось им демонстрировать.

- Да с пиджаком, это пока ладно... - сказал он. - Вот я... Мне интересно... И я хотел спросить... То есть, если мои вопросы покажутся вам слишком наглыми, вы не отвечайте на них. Но... Но мне, действительно, безумно интересно, как вы познакомились с Сент-Экзюпери, и почему он подарил вам этот нож, и почему вы храните его фотографию?

Да, это были вопросы, которые на некоторое время заставили хозяек отвлечься от проблемы пиджака. Они переглянулись, потом покачали головами, потом рассмеялись.

- Вы хотите знать, были ли мы влюблены друг в друга? - спросила Мадлена Людвиговна. - И да, и нет. То есть, в нынешних понятиях это совсем не было любовью, потому что в этом не было ничего от романа. Мы были... да, мы, наверно, были людьми других правил и другого чувства собственного достоинства, хотя сейчас сложно сказать. Я была ему благодарна за то, что он привез мне кусочек света, кусочек Франции, в которую я так мечтала вернуться и которую мне так и не довелось больше увидеть. А он говорил, что это я подарила ему кусочек света - что я для него живой пример, как можно сохранять и внешнее и внутреннее изящество в немыслимых условиях, в немыслимой стране, нося в своем сердце боль и тоску по далекой родине. Мне до сих пор приятно вспоминать эти слова, хотя я тогда так к этому не относилась. Я просто жила, хотя многое в этой изменившейся стране казалось мне совершенно непонятным, я просто не постигала и не воспринимала окружающую действительность. Возможно, именно это и помогло мне уцелеть... уцелеть такой, какой я хотела быть, несмотря на все трудности, все очереди за хлебом и возникавших время от времени страшных людей, которые кричали мне, что такие, как я - тунеядцы, которых надо сажать и расстреливать. Просто удивительно, сколько было этих людей, которые хотели сажать и расстреливать. Иногда им просто была нужна моя комната, как я понимала. Но почему-то эти люди, в итоге, всегда исчезали, не причиняя мне вреда. А у Сент-Экзюпери была встреча с французскими гувернантками, которые по разным причинам не смогли выбраться из России и остались здесь жить. Он сам организовал эту встречу, его очень интересовали подобные людские судьбы. Потом он написал об этом очерк в газете, которая у меня хранится, очень хороший очерк, настоящий рассказ. Но обо мне там нет ни слова. Он объяснял мне это тем, что пишет о гувернантках более старшего поколения, которым это не повредит, а мне это может повредить - в смысле, упоминание обо мне в западной прессе. Но мы потом несколько раз гуляли с ним отдельно, вдвоем, и говорили, говорили, говорили... Точнее, я, наверно, просто щебетала, ведь я ещё была молода. А он мне говорил такие чудесные вещи. Он говорил мне, что я похожа на розу, которая считает, будто может защититься от всего мира, раз у неё есть четыре шипа, и что благодаря таким розам, выживающим несмотря на морозы и одиночество, и держится наш свет...

- Так роза из "Маленького принца" - это вы?! - не выдержал Юрка.

Мадлена Людвиговна опять рассмеялась - немножко грустно, надо сказать.

- Да, я немножко узнала себя, когда прочла "Маленького принца". Он прислал мне первое издание книги, вышедшее в сорок третьем или сорок четвертом году. Тогда можно было не бояться, что подведешь того, кому посылаешь книгу, ведь французы считались нашими союзниками в борьбе с нацизмом. И все равно, книга нашла меня просто чудом, ведь я была в эвакуации. Ну вот, я её прочла... Да, наверно, роза - это сколько-то я. Ну, может, и не только я. Скажем, почему у его розы "четыре жалких шипа"? Насколько себя помню и понимаю, мои шипы были совсем не жалкими! И, все равно, это было безумно приятно, и тронуло меня до слез. Так что, если можете узнать во мне прежнюю розу - то вот она перед вами!

- И это было вашей тайной! - воскликнул я.

- Да, - кивнула она, - можно, наверно, считать это моей тайной.

- А ведь миллионы читателей во всем мире дорого бы отдали, чтобы узнать, кто был розой! - вставил Димка.

- Нет, пусть уж лучше они никогда не узнают, - возразила Мадлена Людвиговна. - Мне совсем не надо лишней суеты. Пусть это останется тайной. Такие тайны - самые чудесные на свете. И, главное, они безобидные.

- Скажите, а вы никогда не думали, что нож может быть не просто ножом? - спросил Седой.

- Что вы имеете в виду? - удивилась Мадлена Людвиговна. А Шарлота Евгеньевна - больше молчавшая, как всегда - поглядела на него с вопросом. Мы уже поняли, что "речью" Шарлоты Евгеньевны являются её хлопоты по столу и вообще по хозяйству, чтобы все в доме шло как по маслу.

- Ну... что в нем может быть какой-то иной смысл - тайника, например. Или послания, - Седой старался как можно аккуратней подойти к теме.

- Ах вы, мальчишки! Всегда такие фантазеры! - Мадлена Людвиговна немножко развеселилась.

Мы переглянулись. Похоже, ни Мадлена Людвиговна, ни Шарлота Евгеньевна ничего не знали о тайнике. Либо очень искусно скрывали то, что им было известно. Что ж, их право... В смысле, если они знали. Но ведь если они не знают - то такие вещи просто не должны пропасть! Как же быть?

Ответ мы получили очень неожиданный.

- Если вы считаете, что в ноже есть тайник, то поищите его, - сказала Мадлена Людвиговна. - Только не сейчас, после моей смерти. Ведь если нож надо передать в музей, то все, что может оказаться вместе с ножом, передавать туда вовсе не обязательно!

И снова мы увидели содержимое тайника лишь через несколько лет...

ЭПИЛОГ

- И как же это было? - жадно спросил мой братец Ванька. - И вообще, что было дальше?

- Ну... - отец усмехнулся. - Дальше много чего было. Начать с того, что через несколько дней Седой, ухмыляясь, показал нам заметку, обошедшую все центральные газеты. В ней сообщалось, что некий французский журналист... как же его звали? По-моему, Жан-Пьер Мюрже, если не ошибаюсь, но могу и что-то путать... выслан из СССР за действия, несовместимые со статусом журналиста, и объявлен "фигурой нон грато", то есть, ему навеки запрещается въезд в Советский Союз. В статье писали, что этот Мюрже давно поставлял клеветнические материалы в западные издания, в частности, готовил цикл статей о советских "черных рынках", представляя в этом цикле последние уродливые отголоски капитализма как типичное явление для советской действительности. Но терпение Советской власти лопнуло только тогда, когда этот так называемый журналист засыпался на незаконных валютных операциях... В общем, мы более-менее поняли, что произошло. Нашу власть интересовало, конечно, какую "клевету" о "черных рынках" собирается "состряпать" этот "французишка", и КГБ подсунуло ему своего осведомителя, Пучеглазого, который взялся быть основным проводником журналиста по царству "толкучек", как один из главных спекулянтов, знающий все ходы и выходы. Потом он, по случаю, поинтересовался у француза, сколько может стоить нож летчика, принадлежавший такому Сент-Экзюпери. Журналист, человек образованный и, надо полагать, высоко ценящий своего знаменитого соотечественника, прикинул и ответил что-то вроде того, что, если есть твердые доказательства и этот нож действительно был личным ножом Сент-Экзюпери, то... и назвал такую сумму, в твердых франках, что у Пучеглазого крыша поехала. Он ударил с журналистом по рукам... остальное вы знаете. В заметке упоминалось и о советском сообщнике французского журналиста, которого "ждет самый суровый приговор". Так что Пучеглазому не удалось пустить пыль в глаза своим начальникам, хотя, наверняка, он и юлил, и охотно давал любые показания против француза, чтобы его выслали из страны и избавились от него навсегда. Да, думаю, он получил свое, потому что с тех пор ни на одной московской "толкучке" он ни разу не возникал - а ведь толкучки были его "специализацией".

- А что Мадлена Людвиговна? И нож? - спросил я после паузы.