Современный зарубежный детектив-7 (Крутой детектив). Компиляция. Книги 1-27 - Сара Парецки

Вот почему, думала я, Хамфрис так задержался на службе, хотел подстраховаться на всякий случай.

Я поцеловала Пола в лоб на прощание, к нам подошли Кэрол и Диего.

– Господи, Вик, и после того, что ты сделала сегодня для всех нас, эта гадина посмела тебя так оскорблять. Прости, еще раз прости, – сказала Кэрол.

– Да не проси ты прощения. – Я поцеловала и ее. – Ведь не вы же его таким сделали. Как бы там ни было, я рада, что помогла. Еду восвояси, но весь вечер буду о вас помнить...

Они проводили меня к выходу и застыли в дверях – растерянный, но воинственный клан.

Глава 4

Десятичасовые новости

От обилия кондиционеров в госпитале я озябла и по телу побежали мурашки. Не райский уголок, конечно, но и духота снаружи не лучше: меня словно в носок засунули. Каждое движение стоило огромных усилий, да и дышать было трудно. Я еле тащилась, ласково приговаривая: «Двигайся, двигайся, работай мускулами».

Наконец добравшись до своего «шеви», минуту-другую я посидела, уронив голову на руль. События сегодняшнего дня так вымотали меня, что я просто перестала соображать. Рулить сорок миль в такую темень казалось мне сверхзадачей. В конце концов, вяло включив первую скорость, я двинулась в ночь.

Не было случая, чтобы я заблудилась в Чикаго. Если не могу обнаружить озеро или небоскребы Сирс[48], то на верную дорогу меня выведут объезды с литерой «Л» или улицы, помеченные в алфавитном порядке, приведут к цели. Но здесь, в полупустыне, никаких известных примет не было. Разумеется, территория вокруг госпиталя ярко освещалась фонарями на столбах, но за ними стоял мрак. Раз, дескать, нет преступности в северо-западном округе, то и освещение улиц не требуется. Конечно, я не запомнила их названий, когда бешено мчалась сюда, и теперь, в темноте, тупички и проезды, киоски и подъезды к автосалонам не служили ориентирами. Я ехала наугад, и страх, что так никогда и не попаду в Чикаго, овладел мной.

Я не видела Консуэло после того, как на каталке ее провезли сквозь металлические двери шесть часов тому назад. В моем представлении она казалась такой же, какой я когда-то видела свою мать – невысокую, хрупкую, скрытую тенью безликих равнодушных машин. И я никак не могла себе представить крохотную Ви., которая не могла дышать и умирала, окутанная копной черных волос.

Мои руки вспотели, когда я наконец-то выехала на знак, указывающий путь к вершинам Глендэйла. Благословляя эту путеводную звезду, я остановила машину на обочине шоссе и вытащила план города. Оказалось, что мой путь был более или менее правильным... Еще через десять минут я подъехала к платному тоннелю, пожиравшему ряды машин, стремившихся к восточной скоростной магистрали. Шум, скорость, сверкание неона восстановили мое равновесие. В конце Остин-авеню я свернула к центру.

Правда, где-то в подсознании вновь возникли смазанные образы Консуэло. Ну-ну, с ней все будет в порядке. А я перенервничала из-за жары, усталости и непривычной обстановки больничного учреждения.

Моя скромная кооперативная квартира на улице Расина северного Белмонта встретила меня кипами свежих газет и тонким налетом летней пыли. Это жизнь. Хороший душ смыл дневные тяжести. Добрый глоток «Блэк лейбл» и бутерброд с великолепным каштановым маслом завершили мое выздоровление. По телевизору я немного посмотрела повтор старого фильма «Коджак» и заснула сном праведницы.

Мне приснилось, что я брожу по старенькому дому моих родителей. Кто-то беспокойно кричит. В поисках этого крика я взбираюсь на второй этаж. Оказывается, храпит мой бывший муж. Я трясу его: ради всего святого, Ричард, проснись, таким храпом мертвого на ноги поставишь... Он отрывает голову от подушки, но странный звук не прекращается, и до меня доходит, что это кричит ребенок, лежащий рядом на кровати. Я стараюсь утешить дитя, но оно продолжает хныкать. И это дитя – Виктория, которая плачет беспрестанно из-за того, что не может дышать.

Мое сердце колотится, я сильно вспотела, а звук все продолжается. Недоумение длится секунду – я просыпаюсь. Трещит входной звонок. Оранжевые настенные часы показывают всего шесть тридцать – рановато для посещений.

Я нажала кнопку домофона и спросила сонным голосом:

– Кто там?

– Вик, открой. Это я, Лотти.

Другой кнопкой я открыла ей дверь и пошла в спальню накинуть на себя что-нибудь. Ночную сорочку я носила до пятнадцати лет. Когда умерла моя мама, никто уже не мог заставить меня носить ночные сорочки. В ворохе одежды отыскала старенькие шорты. Лотти вошла в тот момент, когда я втискивалась в тенниску.

– Я думала, ты никогда не проснешься, Виктория. Надо бы научиться пользоваться отмычками, как ты...

Лотти шутила, но лицо ее было искажено, этакая маска печального шута.

– Консуэло умерла, – сказала я.

Она кивнула.

– Я только что из Шомбурга. Мне позвонили в три. У нее опять упало давление, и они никак не могли с этим справиться. Я поехала туда, но было уже поздно. Поверь, Вик, вид у миссис Альварадо был ужасающий. Конечно, она меня ни в чем не упрекала, но ее молчание таило в себе укор.

– Тоже мне жертва, – не совсем к месту откликнулась я.

– Вик! У нее же дочь погибла. Трагически погибла.

– Да знаю, знаю... Извини, Лотти. Но эта бесстрастная женщина как автобус, переполненный бедой, и она катит его на первого встречного. Я думаю, что Консуэло не связалась бы с этим типом, если бы не постоянное жужжание матери: благодарение Богу, что твой отец умер, не дожив до той минуты, когда ты сделала то-то и то-то... Ради всего святого, не попади в ее невод. Консуэло не первая пациентка, угодившая в беду.

В глазах Лотти сверкнул гнев:

– Это убитая горем мать Кэрол, которая для меня больше, чем медсестра. Она хороший друг и незаменимый помощник.

Я подперла кулаками опухшее от сна лицо.

– Послушай, будь у меня голова чуть ясней, а сама я не такая уставшая и подавленная, я бы поискала выражения поделикатней. Но, Лотти, не ты же наградила Консуэло диабетом. И не по твоей вине она забеременела. Ты пользовала ее на обычном для тебя высшем уровне... Конечно, ты сейчас упрекаешь себя: а вот если бы я сделала это, а не то, если бы я была рядом с ней вместо Малькольма... Но ведь все это – химера! Ты не можешь спасти мир. Переживай, да. Поплачь. Можешь даже застенать, только не устраивай щоу с участием миссис Альварадо.

Ее