Подвиги Геракла. После похорон (сборник) - Кристи Агата

Правда, эта оценка совпадала с оценкой общества. Эдуард Ферриер считался надежным. Именно так – не блестящим, не великим, не особенно красноречивым оратором, не хорошо образованным человеком; он был надежным человеком, воспитанным в рамках традиций, человеком, женившимся на дочери Джона Хэммета, который был правой рукой Джона Хэммета и на которого можно положиться. Под его руководством политика страны будет следовать традиции Джона Хэммета.

Ибо Джон Хэммет был особенно дорог народу и прессе Англии. Он являлся олицетворением всех качеств, которые дороги англичанам. Люди говорили о нем: «Чувствуется, что Хэммет честен». Ходили анекдоты о простоте его семейной жизни, о его любви к работе в саду. Аналогом трубки Болдуина и зонтику Чемберлена был дождевик Джона Хэммета. Он всегда носил его, это потрепанное одеяние. Оно служило символом – английского климата, предусмотрительности расы англичан, их привязанности к старым вещам. Более того, Джон Хэммет был оратором, в своей грубовато-добродушной британской манере. Его речи, произнесенные спокойно и серьезно, содержали те простые сентиментальные клише, которые так глубоко укоренились в сердце англичан. Иностранцы иногда критиковали их как лицемерные и невыносимо благородные. Джон Хэммет ни в коем случае не возражал против благородства – в спортивном, несколько насмешливом духе привилегированной частной школы.

Более того, он был человеком приятной внешности, высоким, прямым, со светлыми волосами и очень яркими голубыми глазами. Его мать была датчанкой, а сам он много лет служил первым лордом Адмиралтейства, откуда появилось его прозвище Викинг. Когда в конце концов слабое здоровье заставило его отдать бразды правления, все ощутили глубокое беспокойство. Кто станет его преемником? Блестящий лорд Чарльз Делафилд? (Слишком блестящий – Англия не нуждалась в блестящих политиках.) Айвен Уиттлер? (Человек такого сорта мог вообразить себя диктатором, а нам в нашей стране не нужны диктаторы, большое спасибо.) Поэтому все вздохнули с облегчением, когда в должность вступил спокойный Эдуард Ферриер. Он был в порядке. Его учил Старик, он женился на дочери Старика. По классическому британскому выражению, Ферриер «продолжит в том же духе».

Теперь Эркюль Пуаро рассматривал спокойного смуглолицего человека с низким, приятным голосом. Худой, темноволосый, на вид усталый.

– Возможно, месье Пуаро, – говорил Эдуард Ферриер, – вам знаком еженедельник под названием «Экс-рей ньюс»?

– Я его просматривал, – признался сыщик, слегка краснея.

– Тогда вы более или менее знаете, из чего он состоит, – продолжал премьер-министр. – Из почти клеветнических материалов. Колкие статьи, намекающие на сенсационные тайные истории. Некоторые из них говорят правду, некоторые безвредны, но все составлены в скандальном духе. Иногда… – Он помолчал, потом произнес слегка изменившимся голосом: – Иногда даже более того.

Эркюль Пуаро молчал. Ферриер продолжил:

– Уже в течение двух недель появляются намеки на скорую публикацию материала о первоклассном скандале в «самых высших кругах». «Потрясающие разоблачения коррупции и злоупотребления служебным положением».

Пуаро пожал плечами:

– Обычная уловка. Когда печатают эти разоблачения, они, как правило, вызывают разочарование у любителей сенсаций.

– Эти их не разочаруют, – сухо произнес Ферриер.

– Значит, вам известно, что это будет за разоблачение? – спросил сыщик.

– И довольно точно.

Эдуард Ферриер на минуту замолчал, потом начал говорить. Тщательно, методично он обрисовал эту историю.

История выглядела некрасивой. Обвинения в бессовестном крючкотворстве, фальсификации акций, нецелевом использовании значительной доли партийных фондов. Обвинения были направлены в адрес бывшего премьер-министра, Джона Хэммета. Его рисовали бесчестным негодяем, который предал доверие и использовал свое положение для того, чтобы создать для себя большое личное состояние.

Тихий голос премьер-министра наконец умолк. Министр внутренних дел, застонав, выпалил, брызгая слюной:

– Это чудовищно – чудовищно! Этого человека, Перри, редактора этой газетенки, следует расстрелять!

– Эти так называемые разоблачения должны напечатать в «Экс-рей ньюс»? – спросил Эркюль Пуаро.

– Да.

– Какие шаги вы намереваетесь предпринять в связи с этим?

Ферриер медленно произнес:

– Это персональная атака на Джона Хэммета. Ему предстоит подать на газету в суд за клевету.

– Он это сделает?

– Нет.

– Почему?

– Вероятно, газета только к этому и стремится, – ответил Ферриер. – Они получат колоссальную рекламу. Их защита будет строиться на добросовестном толковании и на том, что их заявления – правда. Все это в мельчайших подробностях будет рассматриваться в ярком свете прожекторов.

– И все же, если это дело повернется против них, они понесут огромный ущерб.

– Оно, возможно, не повернется против них, – медленно произнес Ферриер.

– Почему?

Сэр Джордж чопорно произнес:

– Я действительно считаю, что…

Но премьер-министр уже заговорил снова:

– Потому, что то, что они собираются опубликовать, – правда.

У сэра Джорджа Конвея вырвался стон ярости от такой непарламентской откровенности.

– Эдуард, дорогой мой, – вскричал он. – Мы, конечно, не признаем…

Тень улыбки пробежала по усталому лицу Ферриера.

– К несчастью, Джордж, бывают случаи, когда нужно сказать голую правду. Этот случай – один из них.

– Вы понимаете, месье Пуаро, – воскликнул сэр Джордж, – все это строго между нами. Ни одного слова…

Ферриер перебил его:

– Месье Пуаро это понимает. – И медленно продолжил: – А вот чего он, возможно, не понимает: все будущее Народной партии поставлено на карту. Джон Хэммет, месье Пуаро, и был Народной партией. Он выступал за то, что она олицетворяет для английского народа, – за Порядочность и Честность. Никто никогда не считал нас выдающейся партией. Мы допускали промахи и ошибки. Но мы выступали за сохранение традиций, а также за основополагающую честность. Наша катастрофа вот в чем: человек, являвшийся нашим номинальным главой, честный человек из народа в полном смысле этого слова, оказывается, был одним из самых больших мошенников этого поколения.

У сэра Джорджа вырвался еще один вздох.

– А вы ничего не знали об этом? – спросил Пуаро.

Снова на измученном лице премьер-министра промелькнула улыбка.

– Возможно, вы не поверите мне, месье Пуаро, но, как и все остальные, я оставался в полном неведении. Я никогда не понимал странного, сдержанного отношения моей жены к отцу. Теперь понимаю. Она знала сущность его характера.

Он сделал паузу, потом сказал:

– Когда правда начала выходить наружу, я пришел в ужас – и не поверил в это. Мы настояли на отставке моего тестя под предлогом слабого здоровья и принялись за работу – разгребать грязь, если можно так выразиться.

– Авгиевы конюшни! – простонал сэр Джордж.

Пуаро вздрогнул.

– Эта задача, боюсь, для нас подобна подвигу Геракла, – сказал Ферриер. – Когда факты обнародуют, волна реакции на них захлестнет всю страну. Правительство рухнет. Будут всеобщие выборы, и, по всей вероятности, Эверхард и его партия вернутся к власти. А вы знаете политику Эверхарда.

– Подстрекатель, настоящий подстрекатель, – пролепетал сэр Джордж.

– У Эверхарда есть способности, – мрачно произнес Ферриер, – но он безрассуден, агрессивен и совершенно бестактен. Его сторонники нерешительны и некомпетентны – это будет практически диктатура.

Эркюль Пуаро кивнул.

– Если б только все это можно было замять… – жалобно произнес сэр Джордж.

Пуаро медленно покачал головой. Это движение означало поражение.

– Вы ведь не считаете, что это можно замять? – спросил он.

– Я послал за вами, месье Пуаро, – сказал Ферриер, – потому что вы – наша последняя надежда. По моему мнению, это дело слишком большое и слишком много людей о нем знает, чтобы его можно было скрыть. Единственные два способа, доступные нам, – это, говоря откровенно, применение силы или подкупа, но они не позволяют надеяться на успех. Министр внутренних дел сравнил наши неприятности с чисткой авгиевых конюшен. Для этого, месье Пуаро, нужен напор реки в половодье, разрушительное воздействие великих сил природы, нечто, фактически равное чуду.