Тайна тибетских свитков - Константин Мстиславович Гурьев

— Почему «сомнительным»? Сутормин ничего такого не говорил, — встревожился Корсаков.

— Ну, во-первых, он бы и не сказал. Его-то дело — продавать, и продавать с выгодой, — улыбаясь, пояснил Афонин. — Однако документ, происхождение которого сомнительно, — это ведь не только заведомый обман. Это и обман невольный, так сказать, искренний. Ну а у Жоржа Сутормина этот обман еще и от… неполного знания, от неуверенности. В общем, назовите как угодно, сути это не изменит.

— Сутормин, рассказывая о ценности предлагаемых документов, ссылался на экспертизу, в которой участвовали и вы, — сказал Корсаков. — Но мне показалось, что он не обо всем говорил, а утаивать что-то об экспертизе ему нет смысла…

Афонин с готовностью кивнул:

— Дело в том, что смотрели все эти бумаги три человека. Двое — специалисты по культуре Востока, точнее, по Тибету, насколько это возможно. Они давали заключение раньше меня. Что касается рукописей, то я с ними спорить не могу. Не моя, так сказать, стихия. А вот по бумагам, которые прилагались к свиткам, они тоже дали заключение, но заключение поверхностное.

— Вы в этом уверены? — ухватился Корсаков.

— Видите ли, есть в данных «бумагах НКВД» неточности, вызывающие серьезные сомнения. Я об этом сразу заявил, но все вместе они меня переспорили. Вернее, я и не стал возражать. В конце концов, там ведь — комплекс довольно разнородных материалов, а я не специалист по тем, которые составляли, так сказать, сердцевину. К тому же меня всего-навсего попросили высказать мнение, выслушали его, оплатили услугу. Ну а то, что с моим суждением не согласились, ну что же, вольному воля. Правильно?

— Но вы уверены, что все оценили правильно?

— Там и оценивать-то, по существу, было нечего. Ну, разрозненные листки. Такое впечатление, что кто-то брал, например, доклад или отчет и удалял один-два листка — первый или последний. Или — оба. Первый — чтобы не было видно, кому написано, последний — чтобы не видно было, кто и когда писал. Все, что в середине, может относиться к чему угодно. Понимаете?

— Нет, — решительно и напористо признался Корсаков.

— Ага, — смущенно крякнул профессор. — Ну, представьте себе, что вы пишете письмо, в котором, среди прочего, рассказываете о просмотренном кинофильме. Вы пересказываете сюжет, даете свои оценки игре актеров и так далее, понимаете?

— Да, — кивнул Корсаков.

— Вы пересказываете, не создавая ничего. В этом суть! И если теперь убрать строки о том, что это ваш пересказ, то посторонний читатель может решить, будто все, что он прочел, — ваш собственный рассказ. Теперь понятно?

— Вы думаете, бумаги и есть такой же «пересказ»?

— Неверная формулировка. Я не уверен, что они не являются пересказом. Понимаете различие? Ведь документы эти, если действительно настоящие, относятся к деятельности чекистов. То есть по своему жанру являются, скорее всего, донесениями, рапортами и отчетами, понимаете?

Корсаков согласно кивнул.

Афонин тем временем продолжил:

— И тогда вполне естественно найти в них именно пересказы, основанные на фактах и мнениях, полученных от других людей. У меня нет оснований полагать, что на этих листках зафиксированы знания того времени, к которому их относят, а не более поздние известия.

— Ну а если более поздние? Что это меняет?

— Голубчик, да вы что! Это меняет все! Представьте, что вы находите в Интернете письмо, в котором кто-то называет, например, победителя в финальном матче чемпионата мира по футболу. И автор этой публикации — какой-нибудь спортивный журналист, который подробно описывает, кто, когда и как будет забивать голы в матче, который состоится через несколько дней или часов, представляете?! Сейчас-то результат известен всем, но на письме стоит дата — за несколько дней до финала. Как вы оцените такое «предсказание»? — Афонин торжествующе уставился на Корсакова. — Вы представляете, какую схему я сейчас описал? Некий факт описан так, будто ему только предстоит свершиться. И тогда из документа видно, что описан не свершившийся факт, а пророчество!

— И вы думаете, что эти документы…

Афонин промолчал, и Корсаков подумал, что, наверное, в тот раз оппоненты серьезно на него давили, чтобы заставить его придержать свои возражения.

Афонин будто прочитал его мысли и сказал:

— Во-первых, если вы видели заключение, то там я специально написал, что представленные документы «позволяют» предполагать. «Позволяют», понимаете? Во-вторых, я уже сказал: мне платят — я делаю свою работу. Ну и потом, вы ведь сейчас узнали об этом от меня, не прибегая к особым методам допроса, верно? Если покупатель относится к подобным вещам серьезно, то он узнает все. Ну а если раритет ему нужен только для того, чтобы повесить на стенке, извините, в сортире, то какая мне разница? Согласны?

Пожалуй, разубедить Афонина не удалось бы никому, и Корсаков кивнул, но полюбопытствовал:

— А что кроется за вашим «повесить в сортире»?

— Мода, знаете ли, пошла у нас в России на такие вещи, чтобы всюду развешивать что-то «историческое» и выдавать себя за знатока…

— Да, кстати. — Корсаков снова сел поудобнее. — А что за организация, следы которой вы увидели в этих бумагах?

— Организация? Да довольно серьезная. Вы когда-нибудь слышали о «Едином трудовом братстве»?

— Да, приходилось.

— От Сутормина? Ну, ему-то я поведал.

Корсаков хотел было признаться, но вместо этого задал вопрос:

— А «Братство»-то тут с какой стороны?

— «Братство», пожалуй, занималось этим активнее других. Возможности его были неограниченными. Создателем «Братства» считают Глеба Бокия — фигуру интереснейшую. Потом, когда «наверху» мог оставаться только один человек — великий товарищ Сталин, — Глеба стали забывать и вымарывать. Тогда убирали ненужных людей отовсюду. Чтобы не мешали, не пятнали, так сказать, светлый образ. А Глеб Бокий был как раз романтик революции, творец всемирного счастья. Помните, у Горького: «„Что сделаю я для людей?“ — сильнее грома крикнул Данко»? А потом разорвал себе грудь и сердцем осветил путь к счастью! Вот и Бокий таков. Уж не знаю, почему, а только отошел он от того пути, которым пошли большевики. Может быть, останься жив Ленин, этого и не случилось бы, но… в общем, Бокий отыскал единомышленников в самых разных кругах, благо положение этому способствовало. Глеб Бокий стоял во главе Специального отдела ВЧК — ОГПУ. Чем конкретно занимался