Пленница - Татьяна Витальевна Устинова

обыск, перетряхивая все вещи и раскидывая их вокруг. Петя и Павлик, дрожа, засунули поглубже в карманы своих шортов мобильные телефоны, которые, конечно, не работали, но были в жизни современных детей самой главной ценностью. У родителей обнаружились наличные доллары и рубли, и как объяснила Тути, через Надю, работающую переводчиком, это было грубым нарушением манзанийских законов. Как и в недалеком Тунисе, оказывается, ввозить на территорию страны валюту других государств запрещалось.

Затем такому же обыску подвергли домик соседей Нади и Димы, которые также вызывали у мальчишек интерес, поскольку были молодоженами. В силу возраста двум подросткам было крайне любопытно узнать, что происходит за закрытыми дверями между молодыми мужчиной и женщиной, когда они думают, что их никто не видит. Щели в стенах бунгало позволяли удовлетворить любопытство и разжечь воображение. Пашке это было просто интересно, а у Пети еще и вызывало вполне понятную физиологическую реакцию, от которой он на вторые сутки подсматривания довольно сильно устал.

Затем родителей и соседей повели в сторону стоящего неподалеку довольно большого фургона, Петя и Паша побежали было за ними, но их ловко оттеснил в сторону здоровенный солдат, произнесший что-то на непонятном гортанном языке.

— Что он сказал? — спросил Петя у Тути.

Та что-то ответила по-французски, но Надя уже скрылась в повозке, поэтому перевести было некому, и мальчики ничего не поняли.

— No, нельзя, тут, — сказала Тути и ткнула пальцем в их бунгало.

Солдат отвел их туда, и через открытую дверь они бессильно наблюдали, как, вопреки маминому плачу и папиному протесту, родителей грузят внутрь. Затем, громыхая колесами с лысой резиной, машина тронулась с места и уехала. Дети остались одни.

В полном одиночестве они просидели до темноты. Их даже обедом не покормили, зато около часов пяти принесли по тарелке кукурузной каши, горячей лепешке и одному манго. Вода в домике была, поэтому пить не хотелось, но Петя как более взрослый с некоторой тревогой думал о том, что они станут делать, когда вода кончится.

Пашка не плакал, не ныл и не гундел. И за это младшему брату Петя был страшно благодарен, потому что неведомое доселе чувство ответственности распирало его изнутри, вселяя довольно сильную тревогу. Родителей увезли в неизвестном направлении, и теперь он был старшим, отвечая за рациональность действий, причем не только своих, но и брата.

— Что будем делать? — спросил Паша через несколько часов молчания.

Хотелось ответить «понятия не имею», но это выдавало бы растерянность, которую Петя не мог себе позволить показать.

— Надо ждать, — ответил он. — Что-то должно разъясниться. Либо родителей привезут обратно, потому что поймут, что они ни в чем не виноваты. Либо нас отвезут к ним, потому что мы этим манзанийцам вряд ли нужны. Либо произойдет что-то еще. Ясно одно: морить нас голодом никто не собирается, да и бить нас не бьют, так что уже неплохо.

— Я не дам себя бить, — с вызовом сказал Паша, но подбородок у него задрожал. — Они вообще не смеют так с нами обращаться. Мы российские граждане.

Ответить, что это слабое преимущество, поскольку африканцам, взявшим их в плен, совершенно нет до этого никакого дела, Петя не успел, потому что дверь бунгало отворилась и в него вошла женщина — тоже африканка, лет сорока с небольшим, с кучерявыми волосами, плотно прилегающими к голове и завязанными наверху в большой узел, и довольно добрыми глазами.

— Здравствуйте, мальчики, — сказала она на чистом русском языке, отчего у мальчишек глаза полезли на лоб. — Как вас зовут?

— Я — Петя, а он — Паша, — сказал старший брат на правах главенства. — Мы братья, живем в России, в городе Смоленске. И очень хотим увидеть наших родителей, которых утром куда-то увезли. Вы не знаете, где они?

— Ваши родители в тюрьме, — проговорила женщина спокойно. Словно сообщала не столь ужасную новость, а читала прогноз погоды. — Их обвиняют в незаконном пересечении границы, а также в контрабанде валюты, что карается лишением свободы сроком на пять лет.

— Как на пять лет? — потрясенно спросил Паша, губы у него искривились, словно он снова собирался заплакать. — А мы как же?

— А вас определяют в детский дом, — «успокоила» женщина. — Наше новое революционное правительство крайне гуманное, оно не отправляет детей в тюрьму. Дети находятся под опекой государства в специальных заведениях, пока не достигают возраста шестнадцати лет, после чего считаются взрослыми и могут начать работать. Конечно, до того как наш суд признает ваших родителей виновными, вас поместят в детский дом временно, но все-таки сейчас я увезу вас туда.

— А вы кто? — спросил Петя. — И почему по-русски говорите?

— Я одна из воспитательниц в детском лагере. Меня зовут Оламоаньна, но вы можете звать меня просто Олей. Меня отправили за вами именно потому, что я хорошо владею русским языком. Я два года жила в России, потому что одно из нынешних правительств отправляло талантливую молодежь, которая хотела учиться, в институты вашей прекрасной страны. Нам даже стипендию платили, которой вполне хватало на жизнь в Москве, и еще оставалось на то, чтобы помогать родителям. Сначала я год учила язык, а потом поступила в МАДИ и даже закончила первый курс. Однако потом произошла революция, новое правительство велело всем студентам возвращаться в Манзанию. Кое-кто, конечно, остался, но, во-первых, стипендию платить перестали, так что жить было не на что, а, во-вторых, родственников тех, кто не вернулся, начали подвергать репрессиям. Я не хотела такой судьбы своим родителям, восьмерым братьям и сыну, поэтому, разумеется, вернулась.

— А сколько лет вашему сыну? — спросил коммуникабельный Паша. — Мы можем с ним дружить?

Глаза Оламоаньны наполнились слезами. Мальчики с ужасом смотрели на то, как эта незнакомая им женщина плачет.

— Когда я уезжала в Москву, моему сыну было восемь лет. Очень хотела выучиться на инженера, строящего дороги, это бы в Манзании было очень востребованной специальностью, и моя семья бы никогда ни в чем не нуждалась. Именно поэтому я выбрала МАДИ — Московский автомобильно-дорожный институт, для девочки это было очень непросто, но я старалась, потому что у меня имелась большая цель. Муж мой к тому времени умер, и мне было крайне важно зарабатывать столько, чтобы я могла обеспечить будущее своему сыну, но мне пришлось вернуться домой, ему было тогда десять лет, а когда ему исполнилось пятнадцать, повстанцы забрали его в армию. Потом произошел очередной военный переворот, и мой мальчик погиб в бою.

— Ужас какой, — искренне сказал Петя.

— Да, мне еще повезло, что я устроилась на работу воспитательницей в детский дом. Туда, по