Шарль Эксбрайя - Ночь Святого Распятия

На Ла Пальма царило радостное оживление. Люди то и дело заходили в церковь полюбоваться пасос своего братства. Каждый уже множество раз видел их убранство, но зрелище не приедалось, и верующие на разные голоса воспевали элегантность, богатство и изящество обеих платформ. Обитатели квартала очень гордились, что их святая покровительница одной из первых выйдет из церкви в канун Святой недели. Армагурская дева и в самом деле пройдет по улицам на следующий день после Вербного воскресенья, около семи часов вечера, лишь немного уступив другим, столь же почитаемым изображениям Богоматери — «Ла Пас»[65], «Ла Иниеста»[66], «Грасиа и Эсперанса»[67] и «Ла Эстрелла»[68]. Музыканты из муниципального оркестра и трубачи Хиральды, которым предстояло возглавить процессию, уже репетировали.

Какая-то девушка собиралась войти в ризницу, и я попросил предупредить Марию о моем приходе. Та не замедлила появиться. На лице моей невесты читалось неудовольствие, смешанное с удивлением.

— Хосе!.. Я же сказала вам, что сегодня…

— Знаю, Мария, но вы, наверное, догадываетесь, что, если я позволил себе побеспокоить вас в такой момент, значит, дело очень серьезное?

Девушка сразу встревожилась.

— Что-нибудь случилось с Хуаном?

Я покачал головой, чтобы ее успокоить, и тут же повел на площадь. Там я рассказал о вчерашнем происшествии с пистолетом и, стараясь ни в чем прямо не обвинять Хуана, напомнил, что в «Эспига де Оро» меня направил тоже он. Мария подняла голову, и я, увидев, что она плачет, испытал настоящее потрясение.

— Хосе… забудьте о наших планах…

— Что? Но почему, Мария?

— Потому что я никогда не смогу стать женой человека, который не доверяет моему брату!

— Но, послушайте, Мария, вы ведь не отвечаете за поступки Хуана!

Она взяла меня за руку.

— Нет, Хосе, нам больше не на что надеяться… Я знаю мальчика как сына… У него много недостатков, но я уверена, что Хуан не способен совершить низость и уж тем более — предательство.

Я попытался убедить девушку, ссылаясь на то, что она понятия не имеет, как проводит Хуан дни и большую часть ночи, добавил, как меня возмущает, что парень взвалил на нее одну все заботы о домашнем бюджете. По-моему, говорил я, от такого легкомысленного и безвольного человека можно ожидать чего угодно. Тщетно. Я видел, что Мария глубоко страдает, но ее вера в брата осталась непоколебимой. Я злился на себя, что причиняю ей боль, но когда-нибудь этот нарыв все равно пришлось бы вскрыть. Мне хотелось обнять девушку, утешить и поклясться, что я вовсе не отождествляю ее с братом, что я люблю ее, а остальное не имеет значения. Но Мария качала головой, как обиженный ребенок, и ее дрожащий голосок отзывался болью в моем сердце.

— Вы во многом правы, Хосе… Я не сумела с должной строгостью воспитать Хуана. Но, с тех пор как познакомился с вами, он сильно изменился. Мальчик хочет во всем подражать вам. Он бесконечно вами восхищается! Я так надеялась, что благодаря вам у Хуана наконец появится чувство ответственности! И надо ж, чтоб именно вы, его идеал, обратились против него…

— Вы ошибаетесь, Мария, я вовсе не против Хуана! Просто я поделился с вами умозаключениями, логически вытекающими из фактов…

— Возможно, ваши рассуждения и верны, но выводы явно ошибочны. Я согласна, что внешняя сторона дела свидетельствует против моего брата, но уверена — слышите? — уверена, что Хуан помогает вам и никакой он не предатель, как вы вообразили!.. Хотите, я поговорю с братом?

— Нет. Я сам найду объяснение, если таковое вообще существует.

Она остановилась.

— А теперь, Хосе, мне надо вернуться к Деве. Меня уже ждут.

— Мария, поклянитесь, что вы не думаете того, что сказали о наших планах… У нас все по-прежнему, правда?

— Сами знаете, Хосе… Но не заставляйте меня выбирать между братом и вами… Я люблю вас, Хосе, но у меня есть определенные обязанности по отношению к Хуану, и я не имею права от них уклониться.

Я проводил девушку до крыльца Сан-Хуан и, как только она исчезла из виду, вновь остался на залитой солнечным светом Ла Пальма один, в полной растерянности. Мария не смогла убедить меня в невиновности брата. Я хорошо понимал ее точку зрения, но сам не мог позволить мальчишке и дальше ставить мне палки в колеса, если, конечно, он и в самом деле этим занимается. Так или иначе, я решил серьезно поговорить с Хуаном и устроить ему допрос в стиле Клифа Андерсона.

Бродя по кварталу Сан-Дьего в надежде встретить брата Марии, я неожиданно столкнулся с Карлом Оберхнером. На мгновение мы оба замерли, потом немец вдруг захохотал и, протянув руку, сказал на безукоризненном английском:

— Как поживаете, господин агент ФБР?

Я онемел от изумления, чем явно доставил герру Оберхнеру огромное удовольствие. Он дружески хлопнул меня по плечу.

— Признайтесь, вы этого не ожидали, а?

И, фамильярно взяв меня под руку, он предложил:

— Пойдемте… По-моему, нам есть о чем поговорить…

Мы устроились на скамейке на площади Сан-Фернандо, и Оберхнер тут же взял быка за рога:

— По вашей милости меня просто-напросто вышибли из дома Перселей. В жизни не видел такой разъяренной физиономии, как у дона Альфонсо! Он буквально подпрыгивал от злости! Поверить ему — так я просто грабитель с большой дороги. Сеньор Персель поклялся, что не выдал меня полиции исключительно по доброте душевной, — хотел, видите ли, дать мне шанс исправиться! Хотите верьте, хотите — нет, Моралес, но этот малыш дон Альфонсо чуть не спустил меня с лестницы!

Воспоминание рассмешило Оберхнера.

— Вы, разумеется, знаете Гамбург?

— Да, я прожил там какое-то время.

— Мне следовало предвидеть такую возможность и не выбирать большой город… Но, ничего не поделаешь, все мы время от времени совершаем глупости… Увы, я настолько вошел в роль, что почти не соображал, какую чушь болтаю… Малость переиграл, а?

— Обычная топографическая ошибка…

— Достойная сопливого новичка! Зато вас я здорово сумел пронять сентиментальной песенкой, верно? Как вам понравилась вся эта самокритика бедняги немца?

— Блестяще сыграно, могу вас поздравить. Однако, если вы прекрасно знаете, кто я, то я никак не могу похвастать такой осведомленностью на ваш счет.

— Чарли Арбетнот, подданный Ее Величества королевы Британии, инспектор Скотленд-Ярда… всегда к вашим услугам.

Он достал бумаги и протянул мне. Похоже, что настоящие. Тем не менее меня как профессионала все еще мучили остатки сомнений.

— Каким образом вы узнали, кто я?

— От почтеннейшего Альфонсо Перселя. Он так прямо и сказал, что детектив из американского ФБР посоветовал ему держаться со мной поосторожнее, ибо, скорее всего, я просто самозванец. А поскольку я заметил ваше удивление, когда речь шла о Гамбурге, от меня не потребовалось особых умственных усилий, чтобы угадать, кого он имел в виду… Дорогой мой, в тот момент я бы с удовольствием придушил вас своими руками — уж очень лихо вы ухитрились вышибить почву у меня из-под ног и загубить на корню плоды долгих усилий!

Голос Арбетнота доносился как сквозь плотную завесу тумана. Заявление его меня просто убило. Итак, несмотря на все клятвы и обещания, Мария тоже предала меня? Что это, непоследовательность или расчет? Этот новый удар после ссоры с девушкой из-за ее брата окончательно выбил меня из колеи. А что, если Мария — сообщница Хуана? Но почему? Почему? Разве не разумнее предположить, что, гордясь мной, Мария рассказала донье Хосефе о моих подозрениях насчет Оберхнера, а когда та усомнилась в их правдивости, девушка, возможно, по секрету сказала, кто я. Но тогда из каких соображений невеста не предупредила меня? Может, побоялась?

Чарли Арбетнот фамильярно похлопал меня по ляжке.

— По-моему, вы больше не слушаете. В чем дело?

— Я раздумываю, каким образом Персель мог узнать, чем я занимаюсь на самом деле, — с трудом выдавил я из себя.

Англичанин подмигнул:

— Ну, уж об этом, мой дорогой, вам должно быть известно лучше, чем мне. Слушайте, Моралес, я полагаю, что в Севилью нас обоих привела одна и та же причина…

Но я не хотел первым выкладывать карты на стол.

— Не знаю…

Арбетнот закудахтал от удовольствия.

— Я вижу, со мной вы куда осторожнее, чем с… известной особой?

— Что вы имеете в виду?

— Ничего такого, чего бы вы уже не знали и так, мой дорогой… Но это ваше дело. Вы приехали из-за Лажолета, верно?

Отрицать не имело смысла.

— Да… и вы — тоже?

— Конечно. Этот господин переправляет в Англию слишком много наркотиков, с тех пор как вы имели глупость его отпустить.

— Успокойтесь, в Штаты он наверняка поставляет еще больше.

— Так давайте работать вместе. А славу победителей разделим пополам. Только сначала надо уничтожить банду.

— Ну, меня интересует не столько банда, сколько сам Лажолет.