Картер Браун - Пуля дум-дум

- Один из них наверняка убил Эдди Морана, - мрачно предположил Линдстром.

- Они украли у меня триста пятьдесят тысяч. - Священник чуть не задохнулся, осознавая гнусность, с его точки зрения, чудовищного преступления. - А потом они убивают моего старого друга, которого я послал только взглянуть, что да как.

- Вы сможете поплакаться позже. Священник, - оборвал его Линдстром. У нас есть сто тысяч - и проблема.

- Лейтенант, - тихо сказал Зигмунд.

- В чем проблема? - ощерился Священник. - Уилер - хороший коп, он все понял и пытался поймать их собственными силами. Они оказались в его руках действительно хороший коп! Но в то же самое время он сам влип в их западню, - и вот четыре трупа, которые никому ни о чем не расскажут. Нам - сотня тысяч, которую мы поделим между собой, - И никаких проблем!

- Хорошая мысль, отец! - восхитился Зигмунд.

- Как в старые добрые времена, - с усмешкой ответил Священник.

- Я вспомнил, - спокойно сказал Линдстром. - Я захватил с собой кое-что специально для вас, Священник. Зигмунд, принеси, пожалуйста.

С минуту Зигмунд отсутствовал, а потом его высокая, худощавая фигура появилась в дверях. Он нес грузный, объемистый сверток. Священник взял у сына сверток, торопливо разорвал обертку и засиял от удовольствия.

- Эдди Моран был вашим старым другом, - доброжелательно заметил Линдстром, - я подумал, что, может, вы захотите отвести душу сами.

- Ты абсолютно правильно подумал. - У Священника от волнения заплетался язык; он почти с нежностью похлопал рукой по металлическому стволу облегченного пулемета.

- Вы что, серьезно? - Я изумленно пялил на него глаза. - Ведь не можете вы без суда и следствия убить...

- Закрой рот, Уилер! - рявкнул Священник. - До тебя очередь еще не дошла, эти трое на особом счету.

Один из них застрелил Эдди Морана.

Вдруг Бруно оторвался от стены и бросился к ним.

- Стоять! - завопил Священник и взял оружие на изготовку.

- Не стреляйте! Не стреляйте! - кричал Бруно. - Выслушайте меня, мистер Джоунз, не убивайте меня - вам нужен только тот, кто застрелил вашего друга, ведь так?

- Может быть! - сказал Священник. - И кто же он?

Бруно судорожно ткнул рукой в Себастьяна.

- Это он, мистер Джоунз! Он убил вашего друга!

Пулемет неожиданно ожил, выплевывая убийственную очередь. В гаражной стене, будто по волшебству, появилась линия дыр, и град пуль ровно прошил грудь Себастьяна. В следующую долю секунды его тело яростно дернулось и рухнуло на цементный пол. Линия из отверстий шла дальше по стене, где неподвижно стоял успокоившийся было Поп Ливви. Словно в припадке, он резко затрясся и свалился замертво.

- Вы попали в него, мистер Джоунз! - восторженно заорал Бруно. - Это он... - Его исступленный крик сменился воплем ужаса, когда снова заработал пулемет.

Грохот выстрелов стих так же резко, как и начался, и Священник Джоунз отвернулся, не желая созерцать судорожно бьющиеся в агонии тела.

- С этими тремя молодчиками все ясно, - сказал он. - Теперь остается только Уилер.

- Сначала вы, Священник, - гаркнул Линдстром, нажимая на спусковой крючок.

Разумеется, представившегося мгновения было явно недостаточно, но это была единственная возможность, которой я мог попытаться воспользоваться. Пока Линдстром сосредоточил все свое внимание на расстреле Священника, я одним прыжком покрыл расстояние, разделявшее нас, сильно ударил его, и мы грузно упали.

Мы катались по полу, и в пылу борьбы я все же услышал короткое стакатто пулеметной очереди и слабый вскрик.

При падении Линдстром выронил револьвер, и это уравняло наши шансы. Мы продолжали яростно кататься по полу, то один из нас оказывался сверху, то другой; мы наносили удары кулаками, выдавливали друг другу глаза, били ногами, потом что-то толкнуло меня в плечо, и в следующий миг я уже быстро летел по полу в противоположном от Линдстрома направлении.

Наконец я уперся во что-то тяжелое и замер. И тут же понял, что остановило меня тело Зигмунда Джоунза. Его умирающий отец в последний миг судорожно нажал на спуск, и пулеметная очередь пробила ровный ряд дыр в груди сына.

Мне с трудом удалось встать на колени и посмотреть, что за чертовщина так легко отделила меня от Линдстрома, а потом отбросила ярдов на десять, как мяч.

Она стояла ко мне спиной, ее густые рыжеватые волосы рассыпались веером и спадали до талии. Одетая в длинную, до пят, ночную сорочку, при тусклом освещении она казалась на десять футов выше и была похожа на разгневанную языческую богиню возмездия.

Она плакала, как плачут дети, - жалобный, безутешный плач.

- Плохо! - причитала Антония с нарастающей истерикой. - Ты убил Попа! Ты убил моего друга!

Пошатываясь, я поднялся на ноги и увидел, что она наклонилась вперед и крепко схватила Линдстрома за правую лодыжку. Затем она резко выпрямилась и, размахивая им, как дубиной, методично вышибла мозги Линдстрома о каменную стену.

Прошла неделя, прежде чем Лейверс соизволил со мной заговорить. И уж чего я совсем не ожидал - он всю вину взвалил на меня.

- Это дом кровопролития! - воскликнул он, когда в первый раз увидел гараж, и он был прав, но ведь идея с пулеметом принадлежала Линдстрому.

Если я такой умник и так много знал о положении в доме, кипятился шериф, почему, черт возьми, я не произвел несколько арестов до того, как началась пальба?

Он кричал на меня и отметал в сторону тот бесспорный факт, что правда, находящаяся под сомнением, - это одно, а ее доказательство - задача куда более сложная.

Наконец я попал в проклятый дом и убедился, что с Селест все в порядке: она спряталась в своей комнате под кроватью. Она помогла мне успокоить Антонию, прежде чем Лейверс и остальные прибыли на место.

Спустя некоторое время Антонию поместили в санаторий. Селест несколько раз навещала ее там и считает, что Антония чувствует себя по-настоящему счастливой. Психиатр, осматривавший ее при поступлении, утверждал, что это неизбежная трагедия, которая рано или поздно должна была случиться. Когда детский ум дает выход примитивным эмоциям, родители, как правило, легко с этим справляются; когда то же самое произошло с умом Антонии, она в критической ситуации использовала свое невероятно мощное тело как силу разрушения.

Единственным светлым лучиком в моей жизни в то время была Селест; она не могла оставаться в том ужасном доме, да и не хотела, поэтому временно переехала жить ко мне. В квартире сразу стало как-то тесновато, но мне нравилось, как Селест притесняла меня.

В этом было что-то особенное, что выделяло меня из целой армии обычных парней. Я задавал себе вопрос: многие ли из них могут похвастаться тем, что встречаются с девушкой, которая когда-то была акробаткой, и их отношения затянулись по крайней мере на целый месяц?