Разоблачение Оливера Райана - Лиз Ньюджент

раньше, и извиниться за ревность к нему с Лорой. Я хотел, чтобы Оливер понял, что он не может «не любить педиков», потому что я один из них и считаю его другом. Думаю, мне стоило всё же писать то письмо на трезвую голову… Теперь, когда вспоминаю об этом, мне становится не по себе. Я получил ответ в течение недели. Не знаю, чего я хотел или ожидал, но он отметил, что мое откровение тем летом не удивило его, извинился, что пытался свести меня с мадам Вероник, пожелал всего хорошего и выразил надежду, что мне еще удастся встретить хорошего человека. Было ясно, что он подводит черту под нашей дружбой.

Наверное, я тогда совсем замучил своих родителей. Еще большим испытанием и огорчением для них стало, когда я объявил о намерении бросить колледж и открыть ресторан. Однако на этот раз мама была на моей стороне и в конце концов убедила отца одолжить мне необходимую сумму. Через несколько месяцев после моего возвращения из Франции я практически поселился на кухне, и мама была в восторге от моих кулинарных новшеств. Некоторые ингредиенты я привез с собой, а некоторые закупил через того самого лишившего меня девственности Тьерри. Папе моя еда нравилась, но он считал, что мне стоит проводить больше времени с книгами, хотя, когда я в одиночку приготовил ужин на вечеринку для двенадцати самых искушенных его друзей, ахавших от восхищения после каждой перемены блюд, моего отца убедили признать, что у меня дар, в который стоило инвестировать.

Все эти споры помогали нам отвлечься от печальной новости, что Лора не собирается домой на Рождество. В своих нечастых письмах семье она рассказывала о стройке, восстановлении восточного крыла на пожертвования, собранные по всей провинции. Хотя мы были несколько озадачены, но гордились благородством Лоры и отправили большую рождественскую посылку с не менее внушительным банковским чеком, любезно предоставленным нашим отцом.

Мой ресторан, L’Étoile Bleue, открылся в конце марта семьдесят четвертого в переулке рядом с Георгиевской площадью в центре города. В течение года моя жизнь коренным образом изменилась. Ресторан с самого его основания процветал, и через пару месяцев я понял, что если дела будут продолжатся нынешними темпами, то мне удастся вернуть долг отцу в течение пяти-шести лет, так что всё шло отлично. Затем, в августе, Лора вернулась домой.

Мои родители, конечно, вздохнули с облегчением, а я хотел знать о Клошане всё: как продвигается строительство в Шато д’Эгс, как поживает мадам Вероник, видела ли она Тьерри и так далее. Лора отвечала на мои вопросы, но казалась отстраненной и равнодушной. И выглядела ужасно: исхудавшей, с темными кругами под глазами. Во время обеда она едва дотрагивалась до еды. Мы не поняли, что причиной ее странного поведения был нервный срыв. А дело оказалось именно в этом. Мать отвела ее к доктору, который прописал дурно пахнущее укрепляющее питье, не имевшее никакого эффекта. Когда я предложил связаться с Оливером, Лора почти не отреагировала. Я не понимал, что происходит с сестрой, но беспокоился о ней и предложил поработать несколько недель в ресторане. Ей удалось взять академический отпуск в колледже на год, и оставалось еще больше месяца до начала занятий. Лора неплохо справлялась в течение нескольких дней, но потом вдруг перестала появляться, чем сильно подвела нас, столкнувшихся с нехваткой персонала. Она сказала, что устала. «От чего? – спросил я. – Ты же, черт тебя подери, ничего не делаешь!»

Без особого желания я подошел к Оливеру, чтобы спросить, не заедет ли он к нам повидаться с ней. Он согласился, предложив сводить ее поужинать ко мне в ресторан или еще куда по ее выбору, но Лора отказалась. Оливер даже написал, но Лора не хотела его видеть. Я задавался вопросом, не было ли причиной разрыва Оливера и Лоры нечто серьезное, что было мне неизвестно. Судя по всему, всё время их связи он вел себя по-джентльменски – я не сомневался, что он ей не изменял. Но Лора явно не собиралась прощать Оливера за то, что он бросил ее. Обычно Лора бросала кого-то, а не наоборот, и явно не могла смириться с тем, что роли поменялись. Я не считал, что Оливер виноват в ее депрессии. Тогда еще не считал.

9. Стэнли

Мне трудно поверить в то, что говорят и пишут об Оливере. Конечно, мы не виделись несколько десятилетий, но человек, которого они описывают в новостях, – не тот мальчик, которого я когда-то знал.

Когда Оливер прославился под именем Винсент Дакс, я был рад, что у него теперь всё хорошо, потому что, насколько помню, даже по ирландским меркам у него было несчастливое детство. Знаю, потому что был тому свидетелем. Говорят, дети воспринимают обстоятельства, в которых они растут, объективно, поэтому подозреваю, что Оливер не осознавал, насколько он одинок. Но об этом постоянно перешептывались все вокруг.

Мой отец умер за год до начала моего обучения в Сент-Финиане в Южном Дублине. Мне было четырнадцать. Я думаю, мама просто хотела дать мне систематическое образование и больше мужского влияния. Мы с тремя сестрами жили в сельской глуши Южного Килкенни, поэтому я часто работал на ферме, но мамуля твердо решила добиться, чтобы я преждевременно не отправился вслед за отцом в могилу, что, по ее мнению, произошло оттого, что он работал до изнеможения от рассвета до заката. Другой, более важной причиной (хотя в то время этого еще не понимал) была моя хроническая застенчивость. Я родился с уродливым багровым пятном возле левого глаза и бо́льшую часть своей жизни его стеснялся. Мама чувствовала, что, если она не найдет способ вытащить меня с фермы в юности, я, вероятно, никогда не «выпорхну из гнезда». Может, и так…

По меркам того времени школа Сент-Финиан была неплохой. Не помню каких-либо разговоров о сексуальном насилии или чем-то подобном. Священники были в общем и целом довольно добры. Естественно, среди них затесался и записной садист, но, думаю, для шестидесятых всего один садист на школу – неплохая статистика.

Когда я появился в классе, где учился Оливер, он уже пробыл в Сент-Финиане восемь лет. Сейчас это кажется чем-то немыслимым. От одной мысли о том, чтобы отослать куда-то моего мальчика, когда ему всего шесть, у меня бегут мурашки по коже. Но в то время это не было чем-то необычным. Оливер был довольно тихим ребенком, примечательным разве что своей чересчур поношенной одеждой. Из-за этого и из-за смуглого цвета