Тайны расстрельного приговора - Вячеслав Павлович Белоусов

— И ему ни к чему.

— Выбросить надо.

— Вот и выбрось! Что это у тебя на рыбнице склад завелся диссидентский? Философы, императоры, сверхчеловеки…

— А вот это совсем срам! — донеслось опять от шкафа. — Капиталистические происки! Сплошной разврат!

Раскопщик Вольдушев снова что-то воздел к потолку. Находка напоминала пёстрый журнал.

— Барахло! — выругался Астахин. — Откуда завалилось, сам не знаю. Выбросьте эту гадость куда-нибудь, Лев Андреевич!

— Нет-нет! — напряг зрение Карагулькин. — Давай сюда, Лёвушка. Что за журнальчик? Порнушкой балуешься, проказник? Никак «Плейбой»!

Астахин не знал, куда деваться. Но секретарь потянулся к журналу зачарованно и азартно начал его листать, охая и комментируя иллюстрации.

— Баня-то скоро? — вдруг вспомнил он.

— Готова давно. Ожидает вас.

— Как это нас? Все пойдём.

— Все так все. Как скажете, — согласно засобирался Астахин. — Только в этот раз, Михаил Александрович, на бережок надо будет спуститься. В рощице банька. С дубовым веничком.

— Вот и ладненько, — одобрил Карагулькин. — Ты как, Лёвушка?

— Я с вами, — отшатнулся от шкафа Вольдушев. — Горячий пар лечит тело и душу. Куда следовать, друзья?

— На бережок, на бережок, — помогая гостям выбираться, Астахин приговаривал: — Квасок возьмём, венички дубовые, берёзовые.

— Вот это по-нашему. Это по-рыбацки, — поддакивал Вольдушев, застряв в двери.

— Девчонки ждут? — подмигнул Рудольфу Карагулькин.

— Я согласия не даю, — забурчал Вольдушев. — Бабы в бане всё испортят. Без баб-с, без баб-с.

— Что ты, Лёвушка? Опомнись! — успокаивал его приятель. — Какие от них беды? Что ты! А спинку потереть? А веничком помахать?.. А холодной водицей из ведёрочка?.. На головку, на животик…

— Я — пас! — артачился Вольдушев. — Хотите женщин? Без меня!

— Михаил Александрович, обойдёмся без них, — поддержал Вольдушева Астахин. — Я, извиняюсь, и не подумал о бабах-то. Умчался по звонку директора, ребят не предупредил, а Матвеич, сами знаете, ему бабы давно до лампочки…

— А я и не прошу у тебя баб, — ласково потрепал его по шевелюре секретарь и остудил ледяным взглядом. — Какая сейчас Лёвушке баня? Он поспит, в себя придёт. А мы попаримся. Ты кликни повариху-то.

Астахин остолбенел.

— Кликни, кликни. Аршин проглотил? Это, дружок, у тебя от Почётной грамоты… Задарили мы тебя, героя нашего, захвалили. Спустись на землю-то, милый. Чем выше заберёшься, тем жёстче грохнешься…

Стратегия местного реагирования

Нежданно-негаданно объявили: в одиннадцать тридцать экстренное заседание бюро обкома. Народ переполошился. Заворготделом и председатель партийной комиссии с утра добрых два часа просидели у Боронина, куда больше никого не впускали. Озабоченный помощник первого секретаря с круглыми глазами почти бегом выскакивал иногда в коридор, вызывал по одному то одного секретаря обкома, то другого, последним был приглашён завотделом по сельскому хозяйству.

Задёргались у телефонов, моментально полетело во все концы: на повестке вопрос по молоку; первый накануне вечером возвратился из поездки в районы чернее тучи. Запахло грозой.

Начали подъезжать приглашённые, бежали в сельхозотдел с бледными лицами и тоской во взоре. Оттуда мрачными возвращались в туалетную комнату успеть покурить. Мимо кого пролетела стрела, смущённо посмеивались, сочувствовали запоздавшим, которым предстояло ещё узнать свою судьбу.

Главный именинник, проваливший все планы — секретарь сельского райкома не курил — поэтому к туалету ему надобности идти не было, но и на волю тоже не хотелось. Некуда деться. Он ужасно стыдился, что стал предметом всеобщего внимания, и не знал, как себя вести.

Худой и длинный, с причёской ученика начальных классов, он одиноко маячил на площадке второго этажа на пересечении нескольких коридоров недалеко от зала бюро, вращая головой из стороны в сторону, словно флюгер. Видно было, что он не успел очухаться от комсомольских привычек, поэтому пытался петушиться. Рядом чесал затылок прожжённого вида председатель райисполкома — приглаженный и при галстуке. Пузатый, со спущенным под живот брючным ремнём, пыхтел поблизости начальник райсельхозуправления, косолапо переминаясь с ноги на ногу. Беспомощно озираясь и вытирая мокрым платком красное лицо и шею, бурят или башкир, он напоминал встревоженную медведицу с картины Шишкина. Рубашка на его спине не имела сухих мест.

Троицу обходили стороной, словно обречённых или заражённых болезнью. Здоровались, молча кивая, и пробегали мимо.

Обычно заседание бюро начиналось чинно, с вручения всевозможных справок по обсуждаемым вопросам, проектов постановлений, решений. В этот раз завертелось без этой канители, забыли даже про звонок. Зал заполнился задолго до начала. Молодому секретарю, приглашённому председателю, так и не снявшему пиджак, несмотря на жару, потевшему аграрнику освободили места в переднем ряду. Три пустых кресла резали глаза, как плахи на Гревской площади. Последним сел за длинный стол Боронин, бесшумно и зловеще появившись из неприметной в стене дверки. Все стихли.

— Как со временем? — пригнулся он к председателю облисполкома Марку Торину, как будто на руке его не болтались простенькие часики «Победа» по виду ещё первого выпуска.

— Укладываемся, — по-бойцовски откидывая со лба чёрный косой чуб, ответил тот.

— Явка?

— Все на месте, — кивнув на пустые места, успокоил Торин.

Боронин потеребил плечиками, не поднимая головы, пробежал глазками по лицам членов партбюро, опустил тяжёлый взор в зал, кашлянул несколько раз и начал с горечью:

— Вчера объехал область… И что мне открылось?..

Все затаились в томительном ожидании.

Боронин прокашлялся опять в мёртвой тишине и пожаловался:

— Оказывается, находятся безответственные руководители, которые меня обманывают…

Зал замер, перестал дышать.

— Мне говорили: хороши наши дела… И я верил. Утром возьмёшь телефон, наберёшь район, бодрый голос рапортует: всё хорошо, всё в порядке. Всех обзвонил — жить хочется, медали раздавай! То же самое звонят и ему, — Боронин кивнул на соседа, словно впервые его увидел. — Звонят? Докладывают?

— Докладывают, — грозно подтвердил Торин, снова дёрнув головой и пытаясь забросить назад непокорный, свалившийся на глаза чубчик.

— И ему рапортуют о рекордах, — глядя в зал, Боронин разыскивал начальника областного управления сельского хозяйства.

— С самого утра, — вскочил с места тот.

Боронин махнул вяло рукой, садись, мол, чего прыгать, и продолжал:

— А я человек доверчивый. Привык верить на слово секретарям райкомов партии, и он, — толкнул секретарь локтем Торина, — верит же он своим председателям райисполкомов. А в управлении сельского хозяйства вообще всем верят… Давно верят… без всяких проверок…

По залу пробежало волнение, выражавшее возмущение управлением, которое всем верит. Начальник, вскочивший в первый раз, теперь, пригнул голову и вжался в кресло.

— А ближе к обеду я звоню в другое наше управление, — как-то заговорщицки, зло и без обычных своих «кхе-кхе» глянул на членов бюро Боронин. — Их же много у нас развелось, управлений, отделов… Даже не знаем, как они правильно называются и чем занимаются…

Боронин развернулся и упёрся бесцветными мутными глазами в своего соседа. Торин от неожиданности