Ведро молока от измены - Анна Былинова

– это корова) – Порой иду доить, а она на меня зыркнет так, будто и не меня вовсе ждала, – продолжит с обидой в голосе мама, – Тебя, видать, всё ждет. По тебе тоскует.

Ох Варька, Варька. Двадцать первый год ей, а как сейчас помню, как она родилась. Смешная была, всё я ее подкармливала с соской, воображала, что она собака моя, ошейник надевала ей, ну, то есть веревку вокруг шеи обматывала и водила на поводке. Удивляюсь, как Варька это стерпела? А однажды мы с подружкой моей Светкой Кантимировой ей хвостик оторвали. Хватали ее за хвост, Варька – бежать, и мы бежим, за хвост ее держась. Так и оторвали.

Поеду, с Варькой своей встречусь, а то года у нее уже не те, того гляди, скоро и копыта откинет. Причем натурально.

Сборы были недолгими. Я сложила в свой чемодан несколько маек, джинсов, шорты и подарки родителям. Мама заказывала крем для суставов и духи, как она сказала «какие-нибудь вкусные». Это означало, что я должна была выбрать на свой вкус. Я выбрала Версаче. Папа заказал моток для спиннинга и новый насос для надувной лодки. Все это я собиралась отправить по почте, однако теперь могла увезти сама. На этом сборы были закончены. Я взяла чемодан, рюкзак и в прихожей посмотрела на свое отражение в зеркале. Мои от природы рыжие волосы были собраны в узел на затылке. Чуть бледное конопатое лицо выглядело немного растерянным. Я не любила эти свои "конопушки" лет до двадцати, однако после пришло примирение, и теперь они мне даже нравились. Зеленые глаза смотрели с хитрецой и легкой усталостью. Я подмигнула своему отражению, – ничего, в деревне наберешься сил и от столичной усталости и следа не останется, – улыбнулась и двинулась за дверь.

Вечером того же дня я вылетела из Шереметьева в Иркутск.

В Иркутске я переночевала, а утром отправилась на автовокзал, откуда уходили автобусы в районный центр.

Дорога выдалась ужасной. Не в том смысле, что сама дорога. Дорога-то как раз была хорошей – недавно асфальт новый положили, потому ехалось бы вполне прекрасно, если бы не одно жирное "но": все дело было в том, что водитель уж очень сильно любил музыку, да и вдобавок этот меломан оказался еще и полуглухим. А я, дура, впереди села, прямо под колонки. Шторочки, рюшечки и все восемь часов дороги над моим ухом хрипели про арестантов и небо в клеточку. Ну вкус у водителя более чем банальный.

Я сначала засунула наушники в уши, чтобы слушать свою музыку, но водительский шансон все равно прорывался сквозь мои нежные девичьи мелодии, потому наушники пришлось снять. Я стала смотреть в окно и размышлять на тему перемещения во времени. Какое это имеет отношение к к маршрутке и шансону? А такое, что фильм 1985 года "Машина времени" мне уже не кажется фантастическим, поскольку чем дальше ты уезжаешь от столицы, тем больше время сдвигается назад. Если в Москве две тысячи двадцать пятый год, то в сибирской глубинке только две тысячи пятнадцатый.

Вышла я с чумной и распухшей головой. Не знаю, надо в суд подавать на таких людей. Это возмутительно, когда несколько часов подряд твои уши подвергаются изощрённой пытке.

С районного автовокзала я отправилась в гостиницу, а утром на такси поехала в местный аэропорт.

Аэропорт встречал меня одноэтажным зданием с красной табличкой «аэропорт», внутри – окошечком, под названием «касса», и в окошечке – той самой теткой с химической завивкой на голове и недовольным лицом, какую можно встретить во всевозможных кассах глухих деревень.

– Что хотели? – недовольно спросила она, когда я постучалась по выкрашенному синей краской окну. Я на миг даже растерялась. Действительно, что же я хотела на кассе аэропорта? Набрав побольше воздуха в грудь, я выпалила:

– Один билет, пожалуйста, до «Куропаткино».

– Один? – процедила она. Я кивнула, – да. Тетка тяжело вздохнула и поджала губы. Считывая информацию по ее лицу, я напряглась: что же я не так сказала?

Смотрим мы друг другу в глаза. Одна секунда, две, и кассирша, не выдержав нашего «зрительного поединка», рявкнула:

– Чего стоим? Паспорт на стол!..

Короче, покупка билета стоила мне одного седого волоса на моей рыжей голове.

Пара часов ожидания у выкрашенных стен, потому что даже лавочек в аэропорту не было, а потом в зал зашел дяденька, сильно похожий на капитана, и распорядился:

– Так, дорогие пассажиры! Сумки берем, и марш на посадку!

Да-да, никакой ленты для транспортировки багажа тут нет и вряд ли предвидится. Мы свои сумки похватали, бросились на выход, чтоб успеть место себе в самолете занять, потому что бывали случаи, когда кассирша продавала больше билетов, чем мест в самолете. Бывало, что кто-то летел стоя на полу или сидя на собственной сумке.

Значит, сели мы в самолет. В маленький такой, куда всего пятнадцать человек вмещается. Мест, слава богу, всем хватило. Примостилась я на твердое сидение, и пока пилоты самолет заводили, разглядывала пассажиров. Лица в основном все были знакомые, кроме одного дяденьки. Этот серый лицом мужчина в сером пиджаке выглядел неприятно. Он морщился, прятал лицо в ладони, словно брезговал здесь находиться. Хотя потом я подумала, что он, наверное, просто боится летать. Один мальчик был почему-то в противогазе. Как только мы взлетели, дети на пол попадали и блевать начали. Жара, резкий запах рвоты, самолет болтает, как бочку в море. Я прижала к лицу платок и старалась дышать медленнее. Через некоторое время мальчик, который был в противогазе (что он в нем делал?) снял его и явил красное распаренное лицо. Вдохнув теплый и вонючий воздух, он скривился, выпучил глаза и тут его тоже начало рвать. Не помог противогаз. Если он вообще мог помочь.

Я отвернулась к круглому иллюминатору и, чтобы меня тоже не стошнило, принялась разглядывать землю. Летели мы невысоко, около тысячи метров в высоту, и потому перед моим взором открывались волнистые горы, изгибы реки, глаза синих озер, – в общем, вся эта таежная красота!

Прилетели, значит, вылезли из самолета на свет божий, вдохнули полной грудью свежий, чистый деревенский воздух. Солнышко сияет, вдалеке серебрится река, еще дальше волнами горы синеют, и такой простор перед глазами, такая благодать! Мне так хорошо вдруг стало, что прям жить захотелось!

Смотрю, люд деревенский с глазами любопытными к самолету идет. Чуть поодаль трактор стоит с телегой. В телеге женщины сидят, семечки щелкают, тоже заинтересованно в нашу сторону смотрят. Ребятишки, как воробьи на заборе давеча сидевшие, все попрыгали