Чарующая бесполезность - Татьяна Нильсен

него ругательств, а уж тем более, чтобы батя поднял на кого-нибудь руку, такого отродясь не случалось. Просто человек он по сути был мягким и податливым для его востребованной профессии. В посёлке не имел приусадебный участок может только конченый забулдыга или инвалид первой группы, остальные же сажали картошку гектарами. Почти каждая семья держала в стайке или сараюшке свиночку, телка или десяток кур, и скотину надо было чем-то кормить суровыми, сибирскими зимами. А весной и осенью самый лучший друг это тракторист. Мало того, что Аркашка положенную смену отработает, так потом до темна частные угодья вспахивает. Да что говорить, в нём нуждались круглый год— кому что доставить по бездорожью или вывезти урожай с поля. Помимо зарплаты в отцовских карманах денежки водились, но благодарные поселковцы обижались, если тракторист не сядет с ними за стол и не обмоет урожай или покупку нового холодильника. Частенько папка еле доходил до дома и валился без чувств— вымазанный в мазуте и пропахший керосином. Мать посматривала на порог, где стояли стоптанные кирзачи и ухмылялась:

— Где бы не набрался, а домой всё равно идёт. Сапоги дорогу знают.

Они с матерью обшаривали карманы замасленной куртки, доставая оттуда смятые купюры, и складывали под стопку постельного белья в шкафу— копили на новый диван. Уже став взрослым он глубоко недоумевал, кто же надоумил родителей дать именно это имя ребёнку. Ну Аркашка Гульбанкин ещё можно понять, а вот за какие заслуги им с матерью присвоилась такая говорящая фамилия? Мать то вечерами и по выходным, в знак солидарности с отцом, соответствовала «почётной фамилии» Гульбанкина, да и выбрала она мужа добровольно, по любви, а вот Эдька, начиная с осознанного возраста, сердился из-за насмешек школьных товарищей, но понимал, что не в силах ничего изменить до определённого возраста пока проживает со старшим Гульбанкиным под одной крышей в небольшом посёлке. По паспорту ни мать, ни отец родственников еврейской или западноевропейской национальности не имели, и похоже имя мальчику дали из чистого выпендрёжа. Ну назвали бы Ванькой, Сашкой, Юркой, Витькой, как всех нормальных его дружбанов, ан нет только Эдуард! Мальчик с детства не переваривал Вадиков, Мариков, Веников и, конечно же, Эдиков. Только со временем понял младший Гульбанкин, что он стал тем, кем стал наверное во многом благодаря звучному, интеллигентному имени. Как-то в одной книжке он наткнулся на значение имени Эдуард, которое происходило от древне-германских языков и означало страж богатства, а дальнейшее пояснение вовсе засело в голове: «У Эдуарда всегда два лица, особенно, когда ему выгодно. Он может быть подчёркнуто вежливым, искренним и щедрым. А вот когда ситуация меняется, возникает другой человек— жестокий и расчётливый. А чтобы быть таким ловким «хамелеоном», нужен изворотливый ум, именно как у Эдика». Гульбанкин понял, что если сейчас он не очень соответствует определению, то в дальнейшем добьётся полного подобия. Даже в каком-то смысле он этого достиг, но воспитание не позволило ему превратиться в полного эгоиста и циника. Однако став взрослее Эдька постепенно осознал, что все свои реквизиты оставит без изменения, но ни за что не повторит судьбу отца, который тихо спился, не успев получить первую пенсию, и ни за что не позволит насмехаться над своей фамилией, пусть даже такой нелепой. Но не сразу Эдик выполнил своё обещание— в институте пищевой промышленности, где он отучился пять лет с трудом, потому что они с матерью сводили концы с концами еле-еле, над ним, конечно же, шутили. Одногрупники давали разные смешные погоняла типа Запиванкин, Ухлебанкин, Пьянчужкин. Некоторые преподаватели тоже пользовались случаем блеснуть остроумием перед всей группой, и если он опаздывал или пропускал лекцию отпускали язвительные замечания типа того, что студент, вероятно отрабатывал свою фамилию в каком-нибудь пивбаре или с таким-то паспортом везде нальют и даже закусь предложат. На самом деле особенно над Эдуардом никто не насмехался, он никогда не являлся центром шуток— в группе хватало над чем порвать бока, но если это происходило, парень злился до красноты в глазах и надолго запоминал юмориста, но у него хватало благоразумия подавлять в себе вспышки гнева и не вступать в конфликты особенно с преподавателями. Учился он легко, тяжело было материально. Тогда о коммерческом обучении и речи не велось, только бюджет дневное отделение, заочное или вечернее. Хватит ума или блата, то станешь интеллигентным человеком, нет, так шагай профессионально-техническое училище, в лучшем случае в техникум. У Эдуарда оказалось достаточно ума поступить в ВУЗ обладая собственными знаниями. Первый год выдался самым тяжёлым во всех отношениях, а дальше, как по маслу, ночами разгружал ящики на сортировочной станции, днём, если удавалось, дремал на лекциях, делая вид, что старательно записывает за преподавателем. Но однажды всё-таки организм не выдержал и настолько расслабился, что Эдьку во сне потянуло в бок, и он завалился на пол безвольным тюфяком на глазах у всей аудитории. Конечно, все опять ржали и шутили по поводу его фамилии, но такой реакции, как прежде у парня на наблюдалось— ему было плевать на издёвки, потому что через каких-то три месяца диплом окажется в его кармане и начнётся другая жизнь, а планы на эту жизнь Гульбанкин имел грандиозные. Получив диплом Эдик вернулся в посёлок, в котором родился и провёл беззаботную юность, по проведал могилку отца, поцеловал родительницу и уехал. Больше его в посёлке никто никогда не видел. Только мать хвасталась соседям и подругам, что сын обосновался в каком-то крупном городе— то ли в Москве, то ли в Санкт-Петербурге и стал большим человеком, насколько большим никто так и не понял, пожилая женщина путалась и каждый раз рассказывала новую историю. В посёлке Марии Александровне верили, слушали её россказни с интересом, знали, что обманывать и фантазировать не станет, ещё потому что в магазине женщина рассчитывалась крупными купюрами, а пенсию почтальон приносил десятками, значит и правда сын в достатке живёт и матери помогает. То, что рассказывала мать оказалось правдой— Эдька работал, как волчара сначала технологом на молокозаводе в Москве, потом перебрался в Питер на должность управляющего в крупный концерн по производству мясо-молочной продукции. Без его участия не прошло приватизационное время, Эдуард находился в числе тех, кто оказался у самого пирога, а не у тех крошек, которые случайно просыпались на пол. Гульбанкин за короткое время сколотил себе состояние, а для таких мутных дел время было самым подходящим. Страну грабили и дербанили под видом приватизации все, кто имел хоть мало-мальский подход к кормушке. Народ нищал, терял работу, перебивался с