Искатель, 2001 №6 - Рекс Тодхантер Стаут

во все времена, многие увлекаются охотой. Ждут не дождутся, когда государство, владелец угодий, флоры и фауны, разрешит эту самую охоту. А что такое охота? Охота — это когда очень охота: охота побродить с ружьем по полям, лесам и перелескам, охота стрельнуть в то, что замаячит в неясном сумраке рассвета за кустами ли, над водной ли гладью, в чистом ли желто-зеленом, а то и белом поле. Охота переключить свое сознание с будничных забот сытой ли, неустроенной ли жизни в условиях агрессивной технократии на хищное и волнующее ожидание осторожной добычи. Охота ощутить неизбывную радость оттого, что ты лишаешь жизни живое существо, которое природа снабдила лишь чуткостью и осторожностью, но не снабдила его эквивалентными средствами сопротивления в виде карабинов, ружей, капканов, и только тем перед тобою и виноватого. Охота побалагурить у костра в веселой компании, расположившись в полулежачем положении вокруг загнанного откормленными собаками и умертвленного зайчишки или кривой серой уточки, не успевшей во время набрать высоту и потому безжалостно расстрелянной отлитыми на специальных производствах свинцовыми шаричками. Ну и, конечно, ценна охота еще в одной своей ипостаси — это охота выпить и закусить. Подстрелил ты кого, не подстрелил, а выпить все равно выпьешь. Потому что выпивка безмерно обостряет и без того острые ощущения, снимает напряжение и усталость, сглаживает досаду от неудач и усиливает радостное возбуждение от успеха. Да чего там греха таить, выпивка хороша уже и сама по себе.

По этой причине многие вообще на охоту не ездят, а выпивают прямо в городе или в условиях, приближенных к городским, домашним. Есть даже такие, это которые ценители искусства, так те любят выпивать только «в Греческом зале».

Однако же многие все-таки увлекаются охотой. Потому что для них она является огромным удовольствием. Но известно, что за удовольствия, как и за все, надо платить. И плата эта взимается регулярно. Плохая видимость, излишняя затуманенность мозга винными парами, злой умысел, а иногда и просто несчастливое стечение случайных обстоятельств приводят к тому, что почти каждый сезон где-нибудь кого-нибудь из охотников да подстрелят. Ухлопают, одним словом. И часто — до смерти.

Однажды к Владимиру Ивановичу Интерполову, сыщику по воле божьей и по должностным обязанностям, обратился за советом один давний знакомый, ныне практикующий адвокат Сергей Феодосьевич Юртищев. Он занимался делом некоего Цаплина, шофера птицефабрики, который обвинялся в убийстве своего шефа, директора этой же фабрики, ныне имеющей статус открытого акционерного общества. Дело вроде бы простое, случайный выстрел по пьяному делу на охоте. Кстати, вот вам и загадка психологии: директор птицефабрики, а ведь чтобы подстрелить какую-никакую птичку, надобно тащиться черт-те куда, на охоту.

Так вот, дело-то вроде и выеденного перепелиного яйца не стоит, но что-то в этом деле не давало покоя адвокату. У него было какое-то ощущение логической незавершенности следствия, противоречивости логических выводов из всех данных по этому делу. Он чувствовал, что что-то здесь не так, но что именно — сформулировать не мог. И вот, вспомнив по этому поводу о знакомом сыщике Интерпо-лове и о том, что тот любит разгадывать всякие хитроумные головоломки в «мертвых» делах, Юртищев решил попробовать заинтересовать сыщика этой интересной проблемой.

Созвонившись, они договорились встретиться после рабочего дня в одной уютной, если такой термин подходит к подобного рода заведениям, рюмочной. Оба к рюмкам как носителю алкоголя относились прохладно, но в данном случае рюмка была средством общения, а рюмочная — принятым на Руси издавна местом встречи, которое изменить нельзя. Конечно, рюмочной это место называют сейчас, по-современному, но у него есть и более старые лингвистические эквиваленты: шинок, «голубой Дунай», забегаловка, чепок и т. п.

И вот, используя содержимое рюмок чаще для проверки его прозрачности в свете тусклого светильника, чем для приема внутрь, приятели-знакомые трепались за жизнь и подшучивали друг над другом. Юртищев припомнил, как однажды Владимир Иванович стал на долгое время предметом обсуждений, восхищения и вообще всяческих воспоминаний в кругу друзей и сослуживцев по поводу вот такого курьезного случая. Случилось так, а это у него нередко бывало, что Интерполов возвращался с работы домой поздно вечером. И вот, уже недалеко от дома, на одной из тихих пустынных улочек к нему подходят трое молодых людей подозрительной наружности и спрашивают:

— Дядя, не найдется ли у вас трех спичек?

Внутренне трухнувший было, но внешне не подавший и вида, Владимир Иванович с облегчением достал из кармана коробок и протянул подошедшим. Вообще-то он не курил, но так уж бывает у универсальных людей, что все у них оказывается к месту. Спроси у него какой-нибудь приятель, скажем, прокладки для своей жены, и то окажется, что он предложит выбирать — с крылышками или без крылышек. В общем, спички он ребятам протянул. Те открывают коробок и начинают отсчитывать спички.

— Берите весь коробок, ребята, у меня еще есть, — лукавит он.

— Да нет, дядя, нам нужны только три. Чтобы разыграть твой кошелек.

И тут сослуживцы, отвечая своею жизнью или служебной карьерой за правдоподобность рассказа, излагали два варианта дальнейшего хода события. В одном из них утверждалось, что, мол, идет дальше обчищенный Владимир Иванович налегке и клянет себя: «И зачем я, идиот безмозглый, еще и весь коробок им отдал! Ведь им и надо-то было всего три спички». В другом же варианте дело заканчивалось так. Когда грабители с наглым юмором усмешки объяснили, что, мол, «да нет, дружище, нам нужны только три, чтобы разыграть твой кошелек», Интерполов, перекладывая на виду у хулиганов заряженный пистолет из рукава в карман, сказал: «А-а, а я думал, вам нужен весь коробок!» В ответ на что бандиты моментально испарились.

Вот так, балагуря и вспоминая всякое такое прошлое, приятели подошли к основной цели разговора. Сергей Феодосьевич с художнической точностью набросал мазки информации этого ставшего для него тупиковым дела. А суть его состояла в следующем.

В конце августа, в ночь открытия охоты, в устье реки с поэтическим названием — река «Эхма», почти в упор из охотничьего ружья на берегу был застрелен охотник Журавлев. Как мы уже говорили, до этого рокового выстрела он был директором птицефабрики. Выстрел раздался ровно в семь часов утра. Он совпал с сигналом точного времени так же точно, как и полуденный выстрел пушки в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга совпадает с астрономическим полуднем, и многие находившиеся в том месте охотники его слышали. Его — выстрел на берегу Эхмы, а не Невы.

Слышали, но за деревьями не видели, кто стрелял и сколько тут было человек. Судя по