В клешнях черного краба - Эдуард Юрьевич Власов

куда-то вглубь офиса за стеклянную перегородку.

– Не уважают вас здесь, начальник! – верно оценил ситуацию Елизаров. – И что, всегда так?

– А ты здесь никогда раньше не был?

– Бог миловал.

– А это мы сейчас проверим.

Появившийся из-за стеклянной стенки начальник местного отделения иммиграционной службы оказался именно тем образцом, с которого его подчиненные дружно брали пример.

– Да.

– Доброе утро!

– А?

– Я говорю, доброе утро!

– А… да-да…

– Где мы можем поговорить?

– Здесь.

– Здесь неудобно.

– Ну тогда пойдемте в комнату для собраний.

Начальник, пожилой уроженец югов, как я понял по его смуглой коже и не совсем японским глазам, сонно пошлепал по коридору. Резиновые тапочки на его ногах шаркали по пластиковому полу, отчего у меня вдруг началась легкая ломота в зубах.

Эту южную породу, заброшенную коварной судьбой на продуваемый всеми ветрами и засыпаемый всеми снегами Хоккайдо, отличают гипертрофированная медлительность и выставляемая напоказ неповоротливость. Словно они экономят свои драгоценные калории для борьбы с морозами. Даже в летнее время.

Я подтолкнул Елизарова, и мы пошли за этим медведем. Он довел нас до большой комнаты, похожей на школьный класс, и усадил за большой стол. Следом за нами вошла девушка с потупленным взором, которой начальник тут же бросил:

– Чаю!

Девушка удалилась, и мы остались втроем.

– Меня зовут Минамото. Я майор центрального управления полиции Хоккайдо.

– Угу, – пробурчал начальник в ответ.

– А вы, простите, кто будете?

– Я?

– Да, вы.

– Начальник.

Не знаю даже, кому мне хотелось бы сильней врезать: Ганину, когда он начинает меня стебать своими русскими фенями и прибаутками, или вот этому вот начальнику, который явно не собирался представляться.

– Это гражданин России. Фамилия – Елизаров, имя-отчество – Евгений Евгеньевич. Прибыл в порт Немуро на судне «Оха‐134» в четверг. Сошел на берег, не имея на это разрешения. Прошу оформить его экстрадицию надлежащим образом.

– Каким образом?

– Надлежащим.

Скрипнула дверь, и вошло посланное за чаем олицетворение кротости и смирения. В руках у этой кроткой и смиренной был поднос, на котором стояла одна-единственная чашка зеленого чая. Она подала чай начальнику, поклонилась и растворилась. Безымянный начальник поднес ко рту чашку, подул на нее и, громко причмокивая, начал, судя по отработанности движений, традиционную чайную церемонию.

Я перехватил насмешливый взгляд Елизарова.

– Что такое, Женя?

– Я не Женя, я Жека.

– Какая разница! Сиди смирно и смотри, как дядя пьет чай.

Начальник продолжал отсасывать чай из традиционной высокой японской чашки без ручки и в разговор со мной вступать явно не собирался. Я часто удивляюсь своему ангельскому терпению. При удачном стечении обстоятельств я могу оставаться хладнокровным и спокойным в течение десяти минут, а может, даже и больше. Но это в соответствующей обстановке. Сейчас же обстановка была не та. Определенно не та была обстановка…

– Вы работать будете? Или нам три часа на вас любоваться, как вы чай хлещете?

Начальник вскинул на меня удивленные глаза. Судя по их выражению, в этих стенах он подобной резкости в свой адрес еще не слышал. Нет, он не поперхнулся, не вскочил с места из боязни его потерять, но моментально замер, заколебавшись между тонким льдом провинциальной дерзости, выказываемой перед самодовольным и тупым ревизором из столицы, и надежным берегом безынициативного раболепия, свойственного каждому местечковому царьку и обнаруживающегося только в таких вот экстремальных ситуациях, когда ревизор оказывается не таким уж и безмозглым. В том, что победит раболепие, я был уверен – не первый год замужем. Вопрос был во времени, поскольку задерживаться в этих стенах надолго я не планировал.

Возникшую паузу разрядил мой мобильник, который я включил еще в гостинице. Он заверещал, напомнив о существовании иного, прекрасного и радостного мира за пределами этого дышащего смрадом ксенофобии и мизантропии здания.

– Да.

– Привет, это я!

Звонила Дзюнко. Я посмотрел на часы – половина одиннадцатого. Значит, они там сейчас только продрали глаза, и она стоит у плиты, жарит омлет (почему-то мне захотелось, чтобы это был именно омлет, а не глазунья) и прижимает к розовой щечке теплую, пахнущую пластиком и зубной пастой трубку.

– Привет! Как вы там?

– Мы нормально. А что ты делаешь?

– Извини, я сейчас в иммиграции. Я тебе попозже перезвоню, хорошо?

– Хорошо-хорошо. Ты когда домой?

– Ну я же сказал, попозже перезвоню, и мы обо всем поговорим.

Отбрыкаться я уже не надеялся. Обмануть Дзюнко не так-то просто – она все с ходу прорубает. Сколько таких ситуаций у нас уже было…

Иммиграционный начальник вперил в меня тяжелый неподвижный взгляд, Елизаров что-то насвистывал и демонстративно смотрел в потолок.

– Ты что, в понедельник не вернешься?

– Я тебе перезвоню!

Мне ничего не оставалось, кроме как оборвать разговор, который начал заходить слишком далеко. Да и напрягшийся было начальник стал потихоньку расслабляться, а этого допускать никак нельзя.

– Так что, работать будем или как?

– Как фамилия его, говорите?

– Елизаров. Числится он у вас или нет?

– Пойдемте в информационную службу – там посмотрим.

Он стукнул пустой чашкой об стол, поднялся и повел нас в соседнюю комнату.

Все рабочие столы в ней по случаю субботы пустовали. Однако сразу же, в дверях, меня смутило отсутствие не людей, а еще чего-то. Чего-то здесь не хватало, кроме трудолюбивых и старательных сотрудников, ведших строгий учет всех беспринципных нарушителей визового режима. Но чего именно, я пока не понимал.

Начальник подвел нас к огромной пластиковой доске, висевшей на стене. На доску была нанесена черная календарная сетка, в отдельные ячейки которой были вписаны черным и красным маркерами какие-то слова и цифры. Начальник взглянул на доску.

– Как, говорите, фамилия? Елизаров?.. Нет вроде такого. Нет у нас ничего за ним.

– Это у вас что, база данных? – усмехнулся я, не желая верить в реальность происходящего.

– Да, мы их всех сюда записываем.

– Кого «всех»?

– Всех, кто без визы или без разрешения на высадку на берег.

– Что, вот так вот на доску записываете и все?

– Нет, почему все? Параллельно дело заводим, все бумаги у нас в полном порядке.

Тут только до меня дошло, чего не хватает в этой конторе.

– Да черт с ними, с бумагами! У вас что, компьютеров нет?

– Почему нет? У нас есть три текстовых процессора.

– Текстовый процессор – это то же самое, что пишущая машинка, только с дисплеем. Вы что, смеетесь? Как же вы данные храните?

– Да вот я же показываю! Сюда, на доску, всех записываем.

– Ну хорошо, а если места больше не остается?

– Тогда самых старых стираем и на их место новых вписываем.

– То есть без порядка по датам или по алфавиту?

– Да какой