Перо, закон и стеклянный шар - Дарья Киселева

вы точно не знаете, где сейчас эта девушка?

Ракард успокаиваться не пожелал.

– Вы имеете наглость спрашивать?

– Помогите нам, ведь это же ваша невеста, – вставил Хальрун из-за спины детектива. – Вы должны быть больше всех заинтересованы в ее благополучии.

Дорен повернулся, чтобы бросить на газетчика быстрый взгляд, и Хальрун виновато пожал плечами.

– Я не желаю больше слышать оскорбления, – прошипел Ракард, отступая к арке выхода.

Фабрикант вскинул голову, надменно выпятил губы и посмотрел на Дорена.

– Я сегодня же напишу вашему начальству. Посмотрим, как вы тогда подожмете хвост! Ищите Мализу и не беспокойте меня!

Кипя от ярости, Ракард покинул помещение. Хальрун задумчиво посмотрел ему вслед.

– Интересно плещутся у некоторых мысли. Он будет жаловаться, а вы все равно должны искать. Смешной человек.

– Да замолчите вы! – внезапно разозлился Дорен. – Кто просил вас открывать рот?

Хальрун устремил на детектива честный, безвинный взгляд.

– Кто? Никто. Но ничего ведь плохого не случилось? Или у вас настолько плохие отношения с начальством?

Лицо детектива застыло.

– Идемте, вей Осгерт. Тут делать нечего... Вы сотворили достаточно.

Когда они вышли на улицу, Хальрун почувствовал укол вины. Мешать полиции он не собирался.

– Я не подумал, что моя маленькая провокация так вас расстроит. Вы и представить себе не можете, сколько людей жаловалось на меня, и всегда это заканчивалось благополучно, – Хальрун попытался извиниться. – Этот слизняк Ракард никуда не пойдет, будьте уверены, детектив! Он чуть остынет, а затем сам подожмет хвост и забьется в темный угол, если невиновен. А если виновен, то тем более.

Дорен все еще оставался мрачным.

– Вы настроили его против меня. Это плохо.

– Совсем даже неплохо! – возразил Хальрун. – Вей Лаксель с самого начала сам так настроился. Веры ему тоже изначально не было (какое может быть доверие к словам подозреваемого), поэтому так даже лучше получилось.

– Не вам это было решать, вей Осгерт! Ваше дело было молчать!

– Так вот что вас разозлило! Что я заговорил без разрешения?

– Вы чуть не испортили мне допрос!

– Чуть?

– Не знаю, – неожиданно признал Дорен. – Может и испортили, но чего уж теперь. Поздно сожалеть.

Он хмурился и о чем-то напряженно размышлял.

– Придется действовать с тем, что есть, – сказал детектив.

Хальрун почувствовал к нему жалость.

– Сложное у вас положение? – спросил газетчик. – С одной стороны вейя Кросгейс, о пропаже которой все скоро узнают, а другой – вей Лаксель, скандалист и развратник. А еще, как я понял, начальство вас совсем не жалует. У вас связаны руки, я правильно понял?

Детектив промолчал, но по его лицу пробежала тень. На это Хальрун произнес:

– Я на вашей стороне, не сомневайтесь, и я готов вам помочь! Как я уже говорил, такую красавицу обязательно нужно найти.

Полицейский остановился посреди тротуара, извлек портрет Мализы и внимательно посмотрел на лицо девушки. Хальрун заглянул через плечо Дорена. С нового ракурса ему показалось, будто вейя Кросгейс пребывает в томном ожидании. Газетчик фыркнул:

– Допрашивать подозреваемого вам нельзя, обыскивать – тоже. Если действовать неделикатно, репутация девушки пострадает. Непростая задача, да?

Дорен, не отрывая взгляда от портрета, кивнул. Хорошо, что поблизости не было прохожих, и никого не интересовали двое странных людей.

– Что будете делать, детектив?

Дорен убрал портрет во внутренний карман. Нерешительное выражение пропало с лица полицейского: теперь он выглядел собранным и спокойным.

– Пойду к гадалке. Госпожа Лалла пригласила меня завтра на сеанс.

– Сеанс? – удивился Хальрун. – Мне вы говорить не собирались, как я понимаю?

– Не собирался.

– А теперь передумали?

– Передумал. Вы недовольны, вей Осгерт?

– В общем-то нет, – пожал плечами Хальрун. – Я люблю честных людей, просто удивлен немного... Так я могу прийти?

– Можете. Приходите к десяти утра... И впредь не проявляйте инициативу. Мы договорились?

Хальрун усмехнулся.

– Постараюсь... Вы поверили в духов, детектив? – спросил он. – Тогда не забудьте оберег. Кстати, свой мне в редакции посоветовали пожертвовать уличной уборной. Чтобы отгонял духов там, где это на самом деле нужно.

Дорен пропустил шутку мимо ушей.

– Я в духов не поверил, но гадалка может что-нибудь знать, – серьезно ответил он. – Это дама с своими тайнами.

– Выяснили про нее что-нибудь? – оживился Хальрун – госпожа Лалла интриговала журналиста.

– Немного.

– Расскажите?

– Ни за что. Только не газетчику.

Хальрун посчитал шутку неплохой и усмехнулся. Ему показалось, что Дорен тоже слегка улыбнулся, чуть-чуть, но все же.

– До завтра, детектив Ловейрт?

– До завтра, вей Осгерт.

Дорен подошел к машине, а Хальрун отправился искать наемный экипаж, водитель которого согласился бы отвезти через весь город человека сомнительной наружности. Несмотря на подбитый глаз, прошедший день газетчик считал удачным, и на душе у него было легко.

– Эй! – закричал он, замахав рукой. – Полкруша до Роксбиля!

Машина остановилась, и в окошке появилось слегка заросшая физиономия водителя.

– Деньги есть?

Газетчик попытался подмигнуть, болезненно поморщился, а затем просто продемонстрировал монеты.

– Едем?

– Садитесь, вей.

Экипаж покатился на восток. На этот раз Хальрун не стал вступать в разговор – он думал. Газетчик снова и снова перебирал в уме все, что знал о вейе Кросгейс, считавшейся совсем недавно самой очаровательной среди роксбильских девушек на выданье. В Центральном округе звезда этой светской львицы потускнела, но молодость и красота все еще играли на стороне Мализы, и ее приняли в лучших домах Бальтауфа. Замуж девушка не спешила, ведь фабрика Кросгейсов приносила, как утверждали знатоки, не самый большой, зато стабильный доход.

Вейя Кросгейс славилась своим салоном, куда приглашала творческих людей: художников, писателей, а иногда даже актеров. Еще при жизни отца Мализа устраивала в своем роксбильском доме роскошные, эксцентричные приемы.

– С гадалкой и духами, да, – пробормотал Хальрун. – Я помню. Про них много говорили.

– Что? – удивился водитель.

– Ничего. Я про себя.

Водитель покачал головой, но Хальруну было все равно, что о нем думали. Газетчик подпер голову рукой и продолжил вспоминать.

После смерти профессионального химика и умелого дельца Роугстона Кросгейса его единственная дочь оставила налаженное производство на управляющего, а сама перебралась в Центральный округ. Говорили, что оставшись без контроля, Мализа еще больше погрузилась в развлечения и приемы, которые устраивала с неизменной выдумкой, а также увлеклась