Наталья Андреева - Гробница Наполеона

Паше Кира была благодарна ну просто-таки безгранично! Вытащила ее из ямы! Ну, почти вытащила. Перевезла сюда, кормит, поит, одевает. Но в остальном Паша бессильна. Благодарность была самым сильным чувством из всех, что еще оставались в Кирином сердце. Любить она разучилась. Страдать устала. Ненавидеть?

Сид все время был перед глазами. Если бы еще он куда-нибудь исчез. Ах, если бы…

Вечеринка продолжается: полный свет

 Девять часов вечера

Поскольку гости молчали, хозяин дома поднялся из-за стола со словами:

— Пойду включу свет. Раз все молчат.

— Думаешь, при свете мы будем разговорчивее? — съязвил Артем. — И кстати, как насчет телефона? Не включишь заодно?

— А кому ты хочешь позвонить? — подозрительно спросил Грушин. — В милицию? Сам недавно сказал, что не стоит спешить. В психушку? По-моему, я нормальнее вас всех. Я-то уж точно никого не убивал. Да и не собираюсь.

— Я выпил, — сказал Артем. — Может, хочу вызвать шофера? Неохота ночевать здесь, в одном доме с трупом. И даже если его увезут… Короче: я здесь не останусь!

— Ты прямо мысли мои читаешь! — рассмеялся Грушин. — Будет тебе шофер!

И, взяв со стола подсвечник, направился к дверям. Когда хозяин вышел, в каминном зале повисла напряженная пауза. Гости посматривали друг на друга с подозрением. Кто-то пытался угадать убийцу, кто-то человека, его шантажирующего.

— Меня уже тошнит от этого запаха, — поежилась Инга. — Всю жизнь буду теперь ненавидеть розовый жасмин!

— Запах смерти, — уронила Кира.

— А буфет-то все еще открыт! — некстати заметила Прасковья Федоровна.

— Надо сказать Грушину, чтобы запер его на ключ, — сказал Артем.

— Прасковья Федоровна, вы бы сыграли что-нибудь, — посоветовала Инга. — А то мы начнем ссориться, выяснять отношения. Надо отвлечься. Я слышала от Киры, что вы играете на пианино.

— Конечно, конечно! — вскочила писательница. Сид при этом сморщился, словно лимон съел.

Его жена подошла к пианино, откинула крышку, заметив при этом:

— Слава Богу! Не все здесь бутафория.

И присела на вращающийся табурет. Раздались звуки знакомой мелодии, которую знает наизусть любой учащийся детской музыкальной школы, поскольку в программе она обязательная. Играла Прасковья Федоровна плохо, но с чувством. Гости молчали, слушали, но каждый думал в это время о своем. Валентин Борисюк машинально постукивал пальцами в такт. Видимо, он тоже учился в детстве в музыкальной школе.

И вдруг в зале вспыхнул свет. Все невольно зажмурились — таким ярким он показался! А Прасковья Федоровна вздрогнула и перестала играть.

— Наконец-то! — с облегчением вздохнула Инга. И принялась задувать свечи.

— Как хорошо! — с чувством сказала Кира. И тоже потянулась к подсвечнику. Вскоре все свечи были погашены. В каминном зале повисла сизая дымка и запах гари, заглушающий тонкий аромат розового жасмина.

— Цивилизация, — отметил Сид и заявил: — Давай, мать, кончай эту тоску. Врубим веселую музычку. Хитовую. А то меня от Баха плющит.

— Это Бетховен, — тихо заметила Прасковья Федоровна.

— А есть разница? — откровенно удивился Сид. — Вот моя любимая группа! Это да! Ее бы послушать!

— Боюсь, у Даниила нет таких записей, — заметила Инга. — Он предпочитает классику.

— Я же говорю: псих, — уверенно сказал Сид.

— Но эти твои… Они же матом ругаются! — возмутилась Прасковья Федоровна.

— Я и говорю: супер.

— Любая музыка имеет право быть, — пожал плечами Валентин. — Так что вопрос спорный. Я, например…

— Давайте оставим дискуссию о современной музыке, — оборвал его Артем. — Лично меня беспокоит Грушин. Когда он так надолго нас покидает, я…

В этот момент хозяин дома появился на пороге. Оглядев гостей, поинтересовался:

— Ну, все довольны? Я задержался в гостиной, задул свечи. Они нам теперь ни к чему.

Присутствующие молчали. Грушин подошел к столу и потянулся к бутылке шампанского. Одну Инга уже выпила, и Артему пришлось открыть вторую. Не спрашивая, хозяин дома вновь наполнил бокал Инги. Та не протестовала.

В этот момент Кира сказала:

— Грушин, я минеральную воду на себя опрокинула. Мне неудобно в мокром. Скажите, у вас в доме не найдется старой рубахи или кофты?

— Сейчас посмотрю, — кивнул Даниил.

— Сделайте одолжение. Ничего, если мы вас оставим ненадолго? — обратилась Кира к сидящим за столом.

Переглянувшись с Прасковьей Федоровной, Сид сказал:

— Раз выйти отсюда мы не можем…

— Да лучше бы тебе, Кира, дома переодеться, — заметила писательница.

— Ну зачем же прерывать такой чудный вечер! — тут же съязвил Артем Реутов.

— Пойдем, — обратился хозяин дома к Кире. Как только они вышли, Артем тут же придвинулся к Инге:

— Ты слишком много пьешь.

— Это от нервов, — хихикнула та, прихлебывая шампанское.

— Почему ты так трясешься?

— Ты думаешь, я каждый день вижу трупы?

— Да, но ты и до этого была не в себе. До того, как убили следователя. Ты словно чего-то ждешь. Может, скажешь наконец, что у тебя с Грушиным?

— Ничего. Абсолютно. Мы друг друга ненавидим. Разве не понятно?

— Согласен. Но до ненависти что-то ведь было? А?

— О чем вы там шепчетесь? — вмешалась Прасковья Федоровна. — В конце концов, это неприлично!

— Отчего же, — усмехнулся Валентин. — Босс шепчется с личной секретаршей. По-моему, в порядке вещей.

— Судя по тому, что ты начал мне хамить, вы с Грушиным о чем-то договорились, — заметил Артем. И тут же предположил: — Быть может, на пару грохнули следователя? И решили спихнуть на меня? Хозяина в тюрьму, фирмы сливаются, Грушин вновь король, а Валентин Борисюк в дамках. Умно!

— Ничего подобного… — пробормотал зам по рекламе…

…А в это время Кира и Грушин поднялись на третий этаж и зашли в спальню хозяина.

— Хорошо, что ты сообразила про мокрую одежду, — сказал тот, отодвинув дверь зеркального шкафа-купе. Отражаясь в нем, комната выглядела больше, объемнее. И мертвые красавицы множились, становились загадочнее. Кира здесь чувствовала себя как дома. — Я все думал, как бы нам переговорить. Насчет убийства.

— Что? Что такое?

— Ты сказала правду?

— Ну разумеется!

— И знаешь, кто взял нож из буфета?

— Не могу больше… — простонала Кира. — У меня все кончилось! Выручишь?

— Как обычно…

И Грушин полез в тайник. Достал оттуда коробку, из нее одноразовый шприц, наполненный прозрачной жидкостью.

— Я все приготовил. Знал, что пригодится.

— Ты — чудо! — радостно воскликнула Кира и жадно схватила шприц: — Паша все время спрашивает: ты колешься? Я отвечаю: нет, нет и нет! Мол, откуда у меня на это деньги? Ты ж наличных не даешь! И в город не отпускаешь! У меня даже мобильного нет! Паша отобрала. Позвонить не могу, а то бы на дом привезли. Есть еще люди на белом свете! Ты тоже — человек! Если б не ты… Грушин!

Она говорила бессвязно. Говорила, говорила, а глаза при этом жадно блестели, руки подрагивали от нетерпения.

— Почему ты мне помогаешь? С меня взять нечего. Я — пустая. Все продала. А, Грушин?

Тот внимательно следил за манипуляциями Киры. Когда та засучила левую штанину, воровато оглянулся на дверь:

— А вдруг кто-нибудь войдет?

— И что?

— Сид знает, что ты — наркоманка?

— Упаси Бог! Думает, что я — тяжело больная. Что у меня рак! Рак! Ха! Как это было бы просто! У меня рак души! Тоже неизлечимо, но жить с этим можно годы и годы… Хорошо, куда мне пойти? В сортир? Может, ты просто дверь запрешь?

— Да зачем? Шучу я. Никто не войдет. В мою спальню? Разве что Инга. По старой памяти. Ха-ха! Но она при Теме не станет этого делать.

— Грушин, ты — чудо! — возбужденно повторила Кира. Она сняла ботинок с ноги, спустила носок и начала примериваться к вене.

— А ты не боишься? Вдруг в шприце — яд? Вдруг я хочу тебя убить?

Кира рассмеялась и без раздумий воткнула иглу в синюю, вздувшуюся вену. На ее жилистой ноге были видны следы многочисленных уколов.

Вот уже год он знал ее маленькую тайну. От Инги, которая раньше доставала для Киры наркотики. Из жалости. Они и в самом деле были близкими подругами. И вот, покидая дом Грушиных, Инга открылась хозяину и передала ему Киру, словно эстафетную палочку. Наркоманами играть легко, доставая для них очередную дозу.

О трагедии Киры Даниил Грушин знал все. Знал, почему та продала однокомнатную квартиру и очутилась в коммуналке, почему так ненавидит Сида, почему Злата Ветер до сих пор не исписалась, напротив, выдает каждые три месяца новый любовный роман. Они же пишут в четыре руки! Злата и Кира! Но под одной фамилией. На Киру иногда находит просветление. И у нее когда-то был недюжинный талант.