Гилберт Честертон - Тайна отца Брауна (рассказы)

– Да ведь в том-то и дело, что она заперта! – воскликнул актер.

– Тем не менее вы про нее забыли, – сказал священник.

Он помолчал, потом задумчиво добавил:

– Эта миссис Сэндс – довольно неприятная особа.

– Вы думаете, она соврала и мисс Марони вышла из уборной? – тихо спросил актер.

– Нет, – спокойно ответил священник. – Это просто-напросто отвлеченное предположение.

– Неужели вы думаете, – крикнул актер, – что его убила миссис Сэндс?

– А это и вовсе нельзя предположить, – сказал отец Браун.

Пока они обменивались этими короткими фразами, Браун встал на колени около тела и удостоверился, что перед ними труп. Недалеко, но так, что с порога его не было видно, лежал театральный кинжал; казалось, он выпал из раны или из рук убийцы. Джервис сразу увидел, что кинжал – из реквизита и ни о чем не говорит; разве что эксперты найдут на нем отпечатки пальцев. Тогда священник встал и внимательно оглядел комнату.

– Надо послать за полицией, – сказал он. – И за доктором, хоть это и поздно… Вот я смотрю на комнату и не понимаю, как наша итальянка могла это сделать.

– Итальянка? – воскликнул Джервис. – Ну нет! По-моему, если у кого есть алиби, так только у нее. Две комнаты, обе заперты в разных концах коридора, и у одной еще сидит часовой.

– Нет, – сказал Браун. – Не совсем так. Вопрос в том, как она проникла сюда, а как она выбралась из своей уборной, я себе представляю.

– Неужели? – спросил Джервис.

– Я говорил вам, – сказал отец Браун, – что я слышал, как разбилось стекло – окно или зеркало. По глупости я забыл одну хорошо мне известную вещь: синьора Марони очень суеверна. Она ни за что не разбила бы зеркала. Значит, она разбила окно. Правда, ее уборная в подвальном этаже, но там, наверное, есть какое-нибудь окошко на улицу или во двор. А вот тут нет никаких окон.

Он поднял голову и долго разглядывал потолок.

Вдруг он быстро заговорил:

– Надо подняться наверх, позвонить, всем сказать… Какой ужас! Господи… Слышите? Они там кричат, декламируют. Комедия продолжается. Кажется, это называют трагической иронией.

Когда театр волею судьбы превратился в дом скорби, всей труппе предоставилась возможность проявить удивительные качества, присущие актерам. Мужчины вели себя как истинные джентльмены, а не только как герои-любовники. Не все любили Мандевиля, и не все доверяли ему, но они сумели сказать о нем именно то, что нужно. А по отношению к вдове они проявили не только сочувствие, но и величайшую деликатность.

– Она всегда была сильной женщиной, – говорил старик Рандол. – Во всяком случае, она умнее всех нас. Конечно, бедняге Мандевилю до нее далеко, но она всегда была ему образцовой женой. Как трогательно она иногда говорила: «Хотелось бы жить более интеллектуальной жизнью…» А Мандевиль… Впрочем, о мертвых – ничего, кроме хорошего. Так, кажется, говорят?

И старик отошел, грустно качая головой.

– Как же, «ничего, кроме хорошего»! – хмуро заметил Джервис. – Впрочем, он, я думаю, не знает о таинственной посетительнице. Кстати, вам не кажется, что его убила загадочная женщина?

– Это зависит от того, – сказал священник, – кого вы называете загадочной женщиной.

– Ну не итальянку же! – поспешно сказал Джервис. – Да, в отношении ее вы были совершенно правы. Когда взломали дверь, оказалось, что окошко наверху разбито и комната пуста. Но, насколько удалось выяснить полиции, она просто-напросто пошла домой. Нет, я имею в виду женщину, которая ему тайно угрожала, женщину, которая называла себя его женой. Как вы думаете, она действительно его жена?

– Возможно, – сказал отец Браун, глядя в пространство, – что она его жена.

– Тогда есть мотив: ревность, – сказал Джервис. – Она ревновала его ко второй жене. Ведь у него ничего не взяли, так что нечего строить догадки о вороватых слугах или бедствующих актерах. А вот вы заметили странную, исключительную особенность?

– Я заметил много странного, – сказал отец Браун. – Вы о чем?

– Я имею в виду общее алиби, – сказал Джервис. – Не часто случается, чтобы у всех сразу было такое алиби: они играли на освещенной сцене, и все могут друг за друга поручиться. Нашим положительно повезло, что бедняга Мандевиль посадил в ложу тех дамочек. Они могут засвидетельствовать, что весь акт прошел без сучка и задоринки и никто не уходил со сцены. Репетицию начали именно тогда, когда Мандевиль ушел к себе. И, по счастливому совпадению, в ту секунду, когда мы услышали грохот, все были заняты в общей сцене.

– Да, это действительно очень важно и упрощает задачу, – согласился Браун. – Давайте посчитаем, кого именно покрывает это алиби. Во-первых, Рандол. По-моему, он терпеть не мог директора, хотя теперь старательно скрывает свои чувства. Но его надо исключить – именно его голос донесся к нам тогда со сцены. Далее – мистер Найт. У меня есть основания думать, что он влюблен в миссис Мандевиль и не скрывает своих чувств. Но и он вне подозрения – он тоже был на сцене, на него и кричал Рандол. На сцене были Обри Верной, миссис Мандевиль – стало быть, исключим и их. Их общее алиби, как вы это назвали, зависит преимущественно от леди Мириам и ее подруги. Правда, и здравый смысл подсказывает, что если акт прошел гладко – значит, перерыва не было. Но законны, с точки зрения суда, только показания леди Мириам и ее подруги, мисс Тальбот. Они-то вне подозрения, как вы полагаете?

– Леди Мириам? – удивленно переспросил Джервис. – О да! Вас, наверное, смущает, что она похожа на вампира.

Но вы и не знаете, как нынче выглядят дамы из лучшего общества… Почему нам сомневаться в их словах?

– Потому, что они опять заводят нас в тупик, – сказал Браун. – Разве вы не видите, что это алиби фактически исключает всех? Кроме тех четырех, ни одного актера не было в театре. И служители вряд ли были, только Сэм сторожил вход, а та женщина была у двери мисс Марони. Значит, остаемся только мы с вами. Нас, безусловно, могут обвинить, тем более что мы нашли труп. Больше обвинять некого. Вы, часом, его не убили, когда я отвернулся?

Джервис взглянул на него, замер на секунду, снова широко улыбнулся и покачал головой.

– Вы его не убили, – сказал отец Браун. – Допустим на минуту, исключительно для связности, что и я его не убивал. Актеры, бывшие на сцене, вне подозрения, так что остаются итальянка за дверью, горничная перед дверью и старик Сэм. А может, вы думаете о дамах в ложе? Конечно, они могли незаметно выскользнуть.

– Нет, – сказал Джервис, – я думаю о незнакомке, которая пришла к Мандевилю и сказала, что она его жена.

– Может быть, она и была его женой, – сказал священник, и на этот раз его ровный голос звучал так, что его собеседник вскочил на ноги и перегнулся через стол.

– Мы говорили, – сказал он тихо и нетерпеливо, – что первая жена могла ревновать его ко второй.

– Нет, – возразил Браун. – Она могла ревновать к итальянке или, скажем, к леди Мириам. Но ко второй жене она не ревновала.

– Почему?

– Потому что второй не было, – сказал отец Браун. – Мандевиль – не двоеженец. Он, по-моему, исключительно моногамен. Его жена бывала с ним, я сказал бы, слишком часто – так часто, что вы по широте душевной решили, что это другая. Но я не могу понять, как она сумела быть с ним тогда. Она все время была на сцене. Ведь она играла одну из главных ролей…

– Неужели вы всерьез думаете, – воскликнул Джервис, – что незнакомка просто миссис Мандевиль?

Ответа не было. Браун смотрел в пространство бессмысленным, почти идиотским взглядом. Он всегда казался идиотом, когда его ум работал особенно напряженно.

– Какой ужас, – сказал он. – По-моему, это самое тяжелое из всех моих дел. Но я должен через это пройти.

Будьте добры, пойдите к миссис Мандевиль и спросите ее, не могу ли я поговорить с ней с глазу на глаз.

– Пожалуйста! – сказал Джервис и направился к выходу. – Но что с вами?

– Ах, я просто дурак, – ответил Браун. – Это часто бывает в нашей юдоли слез. Я такой дурак, что забыл, какую пьесу они репетируют.

Он беспокойно шагал по комнате, пока не вернулся Джервис.

– Ее нигде нет, – сказал он. – Никто ее не видел.

– И Нормана Найта, наверное, тоже никто не видел? – сухо спросил отец Браун. – Ну что ж, мне удалось избежать самого тяжелого в моей жизни разговора. Я чуть было не испугался этой женщины. Но и она меня испугалась – испугалась каких-то моих слов или решила, что я что-то увидел.

Найт все время умолял ее бежать с ним. Ну вот, она бежала, и мне его от всей души жаль.

– Его? – спросил Джервис.

– Не так уж приятно бежать с убийцей, – бесстрастно сказал его друг. – А она ведь гораздо хуже, чем убийца.

– Кто же хуже убийцы?

– Эгоист, – сказал отец Браун. – Она из тех, кто смотрит в зеркало раньше, чем взглянуть в окно, а это самое скверное, на что способен человек. Что ж, зеркало принесло ей несчастье именно потому, что не было разбито.

– Я ничего не понимаю, – сказал Джервис. – Все думали, что у нее самые высокие идеалы… что она в духовном плане гораздо выше нас.