После выстрела - Магомед Мусаевич Мусаев

города в степях и пустынях, разгоняют сырой сумрак глухих лесов, открывают неведомые или забытые дали, достигают морского дна и космических высот.

Мовсар вошел в ворота.

В углу двора играли в волейбол, у дверей конторы со смехом и шутками читали только что выпущенную «Молнию», через окошко, распахнутое кладовщиком, получали инструмент, необходимый для работы. Не было во всем дворе ни одного унылого лица, и это не могло не отразиться на настроении Мовсара.

Табельщик ударил в рельс, подвешенный к столбу. Рабочий день начался. Из кузницы донесся грохот могучего молота. Загудело, застонало, запыхтело, завыло…

Рабочие руки, самые благородные руки на земле. Рабочие руки, богатырские руки! Солнце встает с рабочей ладони.

Мовсар расправил грудь. Сжал кулаки, напряг мышцы. Заиграла, зазвенела кровь в жилах. Тяжелой, но уверенной и твердой походкою направился он в свой цех, встал к своему станку.

Мастер Дмитрий Степанович, невысокий старик в аккуратной спецовке, внимательно глядя на Мовсара, объяснил ему задание, сложенным металлическим метром показал что-то на чертеже.

Мовсар только начал приходить в себя. Он слышал все, что говорил мастер, но ничего или почти ничего не понял.

— Понятно? — спросил мастер. — Вопросы есть?

— Кажется, нет, — автоматически, как вчера и позавчера, как всегда, ответил Мовсар.

— Если появятся, скажешь. Не отходи от чертежа. Семь раз отмерь. Ошибки быть не должно: она задержит весь цех. А времени мало.

Дмитрий Степанович знал Мовсара как человека горячего, грубоватого и — что более всего тревожило мастера — самолюбивого. Лишний раз не спросит, не переспросит и потому порой портит детали. Дмитрий Степанович давно искал ключ к сердцу Мовсара, но не мог найти. Одно знал старик: нельзя Мовсару сказать не то что обидное, а вообще лишнее слово.

Он отошел от парня, но вскоре возвратился к нему.

— Что с тобой, Мовсар? Извини, но мне кажется…

— Какое мне дело до того, что вам кажется! — грубо ответил Мовсар, не глядя на мастера.

Дмитрий Степанович только пожал плечами и отошел к соседнему станку.

Рабочие любили старика. Даже когда он их ругал, они не обижались. Он был им как отец. Грубость Мовсара удивила и задела всех.

Мовсар с головой ушел в работу. Он сейчас покажет, на что он способен, он сделает такое, всех удивит так, как если бы сегодня солнце встало не с востока, а с запада. И от этой мысли становилось легче.

Какой сегодня день? Ах, да, четверг! Этот день недели суеверные люди считают благоприятным для всяких начинаний. Такова старинная чеченская примета. Значит, все будет в порядке, все будет хорошо!

Настроение Мовсара поднялось. Ему дали работу необычную, сложную.

«Вот будет здорово, — думал он, — когда я сделаю все по первому разряду и расскажу об этом маме! Как она обрадуется!»

Он поймал себя на мысли, что обида на Мурдала не перенеслась у него на мать. О ней он не мог думать плохо ни при каких обстоятельствах. А Мурдал… Неужели он в самом деле назвал его «волчонком»? И вдруг сомнение закралось в душу. Но тут же исчезло. Зато появился перед глазами Сардал — подмигивает единственным глазом. Фу ты, черт, кажется, деталь запорол!.. Нет, не запорол, но надо быть повнимательнее.

Он попытался заставить себя сосредоточиться. Но почему-то думал опять-таки не о детали, а о движениях собственных рук и о поворотах собственного тела: захотелось, чтобы все было точно так же, как у настоящего токаря. «Вот как я работаю: уверенно и деловито, зря не пропадает ни одна минута, время и силы точно рассчитаны».

Но что это?..

Станок перестал повиноваться Мовсару, держатель ослаб, деталь выпала из него.

Подошел Дмитрий Степанович, взглянул на работу Мовсара и покачал головой.

— Плохо, Мовсар, плохо!..

Мовсар опустил глаза.

— Что у вас тут произошло? — услышал он голос за своей спиной.

Инспектор ОТК Изновр вырос, словно из-под земли. Изновр, тот самый, про которого говорили, что он — жених Элисы.

Дмитрий Степанович молча протянул ему деталь, испорченную Мовсаром.

— Ай-вай! — воскликнул Изновр. — Придется поговорить об этом на производственном совещании.

Мовсар вспомнил, что совещание как раз сегодня.

— Говорить ничего не надо, — сказал Дмитрий Степанович. — Вообще-то Мовсар работает хорошо. А сегодня у него просто настроение плохое, вот случайная осечка и вышла.

— Настроение? — переспросил Изновр. — Мало ли у кого какое настроение! Это же брак!

Мастеру так и не удалось утихомирить его.

Успокоили его только удары в рельс, известившие об окончании рабочего дня.

— Через двадцать минут — профсоюзное собрание! — крикнул чей-то знакомый молодой голос.

Даже душ, который Мовсар так любил, на этот раз не радовал его.

— Эй, Мовсар, ты на негра похож! — весело крикнул ему стоявший под душем Ахняф, токарь из соседнего цеха.

Но Мовсар даже не улыбнулся в ответ. Теперь настроение у него было плохое вдвойне: и дома нелады, и на работе.

— Ты что, иголку потерял? — продолжал шутить Ахняф, отфыркиваясь под душем.

В месткоме Мовсар увидел Изновра, который посмотрел на него так, словно ничего не случилось:

— Что с тобой?

Пересилив себя, Мовсар поднял голову, чтобы не показывать своих переживаний Изновру.

Но и тут подстерегал его новый удар. На «Доске приказов», рядом с объявлением о профсоюзном собрании токарного и столярного цехов, он увидел карикатуру на себя с подписью: «Бракодела — к ответу!»

Он остолбенел. Будучи человеком старательным и добросовестным, он, в отличие от бракоделов и лодырей, больше всего боялся порицаний или недовольства своей работой. И вдруг…

Не веря своим глазам, подошел ближе. Судя по стилю, карикатура нарисована Элисой. «Когда только успела? Меня, друга своего брата, изобразила! Вот она какая! Да разве она кого-нибудь пожалеет! Наверно, и отца родного могла бы вот так же изуродовать… — и Мовсар мысленно выругался, назвав Элису совсем не лестным для нее словом. — Жалким выставила… Да что я ей, в самом-то деле?! Ну, ничего, держись, Элиса, ты дорого заплатишь за это!..»

Пока все эти мысли мелькали в голове Мовсара, большая комната месткома заполнилась людьми.

Рабочие перебрасывались шутками и острыми словцами. Но вот несколько человек обратили внимание на карикатуру, возле которой стоял Мовсар.

Сперва услышал он за своей спиною легкий хохоток, потом — смех, гомон, хохот…

Мовсар, бедный Мовсар! Кто из его товарищей мог понять его в эту минуту, его, сироту с больным самолюбием?! Никто.

И он стоял, обливаясь потом и багровея.

Между тем, не обращая на него никакого внимания, Изновр вытащил на середину комнаты стол. Мовсар заставил себя посмотреть ему в лицо. Изновр показался ему самодовольным и надутым.

— Товарищи! — сказал Изновр, и в голосе его прозвучали металлические нотки. — Собрание коллективов