У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын

Жунев, Покровский, Настя Кох, Кравцов, Фридман, Гога Пирамидин. Только Семшов-Сенцов, как всегда, в разгонах.

Жунев достал — нет, не коньяк, бутылку теплой водки, шесть рюмочек с чеканкой.

— По пять капель надо, — сказал. — Давайте, не чокаясь.

Разлил грамм по двадцать, встали, выпили.

— Давайте, у кого какие новости… У меня одна есть, — Жунев глянул на часы, — но попозже. Фридман, расскажи про Калугу.

Выглядел Фридман побито, красный и взъерошенный, но к докладу приступил уверенно. Вытащил тонкую папочку из новенького «дипломата» (больше в нем ничего не было, заметил Покровский). Гиря, летавшая в Чапаевском, несла на себе личное клеймо опытного поверщика Игнатьева. Поверщик запомнил этот случай, поскольку проверял, то есть поверял гирю за неделю до дня Циолковского.

Кафе номер семнадцать с правом выездной торговли было под естественным подозрением у компетентных органов. Даже в магазинах гири выпиливают, чтобы меньше весили, хотя в магазине покупателю легче сосредоточиться и понять, что его обжуливают. А выездная торговля — толкотня на свежем воздухе, успевай шашлыки с шампуров стаскивать, «куда, дамочка, лезете, словно без мыла, вас здесь не стояло» — сам бог велел мухлевать. Были на это кафе сигналы, поэтому устроили две поверки с коварной паузой в две недели. Игнатьев и удивился во второй раз, что гиря в комплекте новая, только что получена из треста. Якобы, когда на день Циолковского кафе разворачивало буфет в парке, там кто-то и украл гирю, или еще как-то она потерялась, укатилась в траву. Игнатьев был уверен, что грамм до ста веса из нее перед парком выпилили, потому и потеряли, но доказать не мог.

Но ошибался поверщик Игнатьев, ничего из гири не выпилено. Неясно лишь, каким манером перенеслась гиря из Калуги в Москву.

— А как отмечают день Циолковского? — спросил Покровский.

— Еда всякая, лимонад, песни на эстраде… — торопливо пояснил Фридман. — Массовик-затейник. Конкурс на столб лезть…

— К звездам?

— Нет. Наверху столба корзинка с продуктами и бутылкой.

Тут Покровский вспомнил про Сережу Углова, и ему стало стыдно за шутку про звезды. И тут же еще вспомнил один разговор с Сережей Угловым… Ну-ка, ну-ка…

Попросил Жунева включить вентилятор. Тот включил, но вскоре автоматически выключил. Совсем не душно.

Тайны вчерашнего пленения Фридмана Покровский до сих пор не знал. Утром не до этого резко стало, и сейчас речь не зашла.

Кравцов доложил результаты следственного эксперимента: однозначные.

— Считаем, значит, что кирпич на ветераншу упал сам по себе, в рамках всесоюзного разгильдяйства? — уточнил Жунев. — И между первой бабушкой и прочими нет никакой связи?

— Или маньяк подражает кирпичу, — неожиданно для самого себя сказал Покровский. Конечно, мысли следует сначала обдумывать, чем швыряться ими, но оперативное совещание это такой коллективный мозг, так что — нормально.

— Подражает кирпичу? — нахмурился Жунев.

— То есть такая связь, что маньяк услышал про первую старушку и решил: а ну-ка я тоже так попробую? — догадался Кравцов.

— Например, — с задержкой кивнул Покровский. — Или даже не услышал, а почувствовал.

— Что почувствовал? Что? — спросили почти одновременно Жунев и Настя Кох.

У Насти Кох туфли на низком каблуке, откровенно старомодного вида («Как у Крупской», почему-то подумалось Покровскому, хотя знать он не знал, что за туфли носила Крупская, может босиком все время ходила в знак солидарности с пролетариатом) и на шнурках. Один шнурок коричневый, а другой черный. Какой-то, наверное, порвался, а Настя принципиально продемонстрировала самой себе пренебрежение к внешности.

— Я как понимаю: маньяк, и вообще любой сумасшедший, от нас отличается тем, что у него одни черты личности преуменьшены… раз ему старушек не жалко… а другие преувеличены. Он мог на своей волне поймать что-то такое прямо из космоса, идею насилия над пенсионерками…

Говорил и сам к себе прислушивался, именно ли это он хочет сказать или что-то тут еще другое есть, ускользающее.

— Это ты загибаешь, — сказал Гога Пирамидин.

— Почему? Безумие — страшная сила.

— Крысы звуки слышат на других волнах, маньяки тоже, возможно, могут, — поддержала Покровского Настя Кох.

Миша Фридман вполголоса возразил ей, что это не только крысы, что у животных вообще иначе, чем у человека, устроено, но, поймав на себе взгляд Жунева, замолк.

— Из космоса не думаю, — сказал Жунев. — А слышать мог. Даже видеть мог, сука. Проходить мимо.

Закурил. Гога Пирамидин тоже закурил, и Настя Кох тоже. Покровский не курил, Кравцов как раз пытался бросить, Фридман покуривал, но не решился сейчас, а только приоткрыл пошире, поймав взгляд Жунева, форточку.

— Или так, — сказал Покровский.

— Всю жизнь мечтал крошить старушек, а тут увидел подсказку и сорвался с катушек, — сказал Жунев. — Допустим! Но что из этого следует? Для нас с вами?

— Усилить поиски у ипподрома? Если видел, значит, близко живет или работает, — предположил Кравцов.

— Просеиваем и так плотнее некуда, и у ипподрома, и на «Соколе», и везде, — решительно сказал Пирамидин. — Собесы, общежития, твою туда, уличная торговля, поликлиники, сторожа всякой мелкой дряни, вахтеры всех научных институтов, их там как грязи, НИИ патологии, НИИ хренологии… Примет нет!

— С приметами и дурак найдет…

— А что в милиции про отсидку Кроевской? — спросил Покровский у Кравцова.

Ничего. В милицию на «Аэропорт» Кравцову пришлось ехать лишь для того, чтобы получить номерочек какого-то лубянского телефончика. Не могли по телефону сказать телефончик — секретность.

— Я так и думал, — кивнул Покровский. — Политическая или что-то такое.

Миша Фридман шевельнул ушами на слове «политическая». Слушает, возможно, «голоса». «Есть обычай на Руси в восемь слушать Би-би-си». Ничего, начнет в розыске работать, не до голосов станет.

— Нам-то вряд ли есть разница, — сказал Жунев, убрал бутылку в стол, чтобы глаза не мозолила. — И для маньяка не было. Ты, Кравцов, конечно, на Лубянку сходи… Но толку не будет.

Настя Кох рассказала о работе с психами по списку из ПНД. Посетила человека, который купил китайский ковер и видит, как ночами на нем проявляется флуоресцентный рисунок Мао Цзэдуна в гробу… А ведь он жив, Мао! Посетила другого человека, у которого аллергия на людей. Выходить иногда приходится на улицу, и это для него дикий стресс — даже от вида двуногих (только так людей называет) дурно, а если кто попытается заговорить, то просто караул. Прибегает обратно, наполняет ванну водой, сидит в ней неделю — отходит.

Очевидное преимущество советского умалишенного над буржуазным, подумал Покровский. У них-то там, все время рассказывают, ломовые цены на воду, на электричество.

Зазвонил телефон.

— Да, — сказал Жунев в трубку. — Да, пусть проходит и заходит в кабинет.

Ага, Жунев обещал новость…

— А вот