Наталья Андреева - Шутка

— Ладно, иди ужин готовить. — И проворчала: — Все у нас не как у людей.

Глебушка старательно чистил картошку, а она резала овощи в салат, то и дело прикладывая под глаза кружочки свежих огурцов. Чтобы отеки прошли и кожа снова стала гладкой.

— Ну хочешь, я на тебе завтра женюсь? — спросил вдруг Глебушка, сбрасывая в мусорное ведро длинную спираль картофельной кожуры.

— Вот дурак, прости господи! — Мила швырнула на стол ножик. Потом махнула рукой: — Если ты еще раз об этом заговоришь, я тебя застрелю.

— Что, у нас никогда больше этого не будет?! — Глебушка широко распахнул наивные серые глаза, и Мила неожиданно рассмеялась:

— Чучело ты, чучело! И что, интересно, скажет твоя мама?…

…Мама ничего не сказала, потому что ничего так и не узнала. Поздно вечером Глебушка ушел домой, напоследок вымолив себе окончательное прощение. И разрешение прийти завтра, и послезавтра, и… Дальше Мила просто не разрешила ему перечислять все эти «после», когда он собирался торчать в ее квартире и говорить глупости. Потому что говорил Глебушка сущую чепуху. О том, что людям надо помогать, что женятся для того, чтобы иметь детей, что не всем обязательно надо быть богатыми, а добро побеждает зло. Он был неисправимым идеалистом, и Мила с тоской думала о том человеке, который сломает Глебушкину жизнь. Потому что на свете совсем не осталось необитаемых островов, где можно жить счастливо и спокойно, жить своим трудом, никогда не выяснять, где проходит граница между владениями, не красть, не лгать и верить в такую ерунду, как любовь, только потому, что верить во что-то надо.

Между тем он прочно вошел в ее жизнь, радуясь, как ребенок, всему, что происходило вечерами в маленькой однокомнатной квартирке. Тимке она подарила когда-то обеспеченную жизнь и много чего еще, а этот, казалось, не понимал, что и квартира, где они встречаются, чужая, и зарплата его Миле кажется смешной, и что женщина, к которой он приходит вечерами, не такая, как все остальные. Мила же не могла ему признаться в том, что в квартире есть в большом количестве украденные ею вещи, что она нигде не работает и не собирается больше никогда этого делать и что она совсем не та, за кого Глебушка ее принимает.

Для него Мила была сотрудницей туристического агентства, благо что баек о такой работе было много в ее жизни. Глебушка по-прежнему жил с мамой и с сестрой, но все выходные проводил с Милой. Они ходили на пляж, ужинали в дешевых забегаловках, а ночью любили друг друга уже по-настоящему, никуда не торопясь.

— Глебушка? — спрашивала Мила, пригревшись кошкой у его теплого бока и только что не мурлыкая.

— Да?

— Почему ты не женился до сих пор?

— Потому что меня до сих пор никто не оценил.

— Да ну? Ты же симпатичный. Добрый. Неглупый. И вообще… Ми-и-илый, — тянула она.

— Женщины таких не любят. Они любят сильных и злых. И богатых. А я никогда не буду богатым. Ни бизнесменом, ни просто начальником чего-нибудь или кого-нибудь. Потому что я добрый, неглупый и… ми-и-илый.

— Передразниваешь!

— А почему ты все спрашиваешь, а про себя никогда не рассказываешь?

— Потому.

— Почему?

— Потому. Т-с-с! Погода. Завтра дождь.

— Да хоть снегопад! Милка!

— Потише.

— А почему у нас такие маленькие розовые ушки?

— Кыш!

— А почему у нас такой сладкий маленький ротик?

— Он кусается.

— Пусть. А почему у нас такие маленькие…

— Эй!

— Розовенькие…

— Ну, это уж слишком!

Они кувыркались на кровати, и Мила думала о том, что нельзя в течение одного месяца так сильно поглупеть, а главное, вновь поверить мужчине, будучи уже обманутой один раз и этого обмана так и не простившей. Черт бы побрал эту любовь! И откуда она на нее свалилась?

Но июльская жара делала свое дело. Не хотелось ничего другого, как валяться на пляже или в постели, целоваться до полуобморока, пока губы не заболят, и чувствовать себя наивной дурочкой с расплавленными нежностью и солнцем мозгами. Она еще не знала, чем все это кончится, но уже со страхом ждала. Слишком уж хорош был ее Глебушка.

Совершенно неожиданно в Миле проснулась несвойственная ей сентиментальность. Пришли в голову глупые мысли о том, что хорошо было бы им вместе с Глебушкой уехать далеко-далеко, жить в маленьком городе, в маленьком домике, простой человеческой жизнью и не думать ни о чем плохом. Она даже на кладбище как-то поехала, на могилу матери и свою собственную. Первый раз с того самого момента, как умерла для всех своих родственников и знакомых.

И тут с ней произошел совсем уж невероятный и глупый случай. Пока Мила бродила между могил, предаваясь своим сентиментальным воспоминаниям, время подошло к восьми. Народ разошелся, а она совсем забыла о времени и обо всем остальном. Глебушка сегодня работал допоздна и к ней заезжать не собирался.

«Ах, какие миленькие цветочки! — думала она, стоя возле какого-то памятника. — И тишина такая славная. И грустно, и отчего-то хорошо…»

Здоровенный мужик возник, словно из-под земли, совершенно неожиданно. Она как-то сразу подумала, что глаза у него пустые, и вдруг испугалась. Мужик смотрел на Милу внимательно несколько минут и вдруг двинулся к ней, держа руку в правом кармане. Ее же словно парализовало.

— Эй! Ты чего? Эй! — попыталась крикнуть Мила, но из ее горла вырвался только невнятный хрип.

А мужик вдруг схватил Милу за руку, резко рванул на себя и сдавил ей шею. Потом вынул из кармана правую руку.

— Мамочки! — только ахнула она, увидев сверкнувший нож. — По…

Она только сообразила, что сразу ее не зарежут. У мужика был взгляд маньяка, не грабителя. Совершенно бессмысленные, пустые глаза. Она забилась в его руках, больше повинуясь инстинкту, чем желанию вырваться. Забарахталась, словно рыба, пытающая сорваться с крючка, шлепнуться в воду и глотнуть хоть немного спасительной влаги. Каким-то чудом ей удалось на минуту вырваться, и Мила попыталась убежать, лягнув мужика ногой в пах изо всей силы.

Конечно, он бы ее быстро догнал. И быть бы ей мертвой по-настоящему, если б вдалеке не появились люди. Несколько человек, которых непонятно каким ветром занесло на кладбище в это позднее время.

— Помогите! — уже громче крикнула Мила.

Люди ее не услышали, но мужик вдруг внезапно исчез. Растворился среди памятников и могильных оград так же неслышно, как появился. А она бежала до тех пор, пока не оказалась у самых ворот. И только потом запоздало подумала: «А ведь в сумочке был пистолет».

Ее трясло еще полчаса, да и ноги подгибались. Мила стояла на шоссе и не могла заставить себя проголосовать. «Лучше уж рейсовый автобус», — подумала она. И, уже бредя на остановку, принялась себя ругать: «Дура! Он бросился на тебя, потому что ты испугалась. Почувствовал твой страх. И прирезал бы, как пить дать, а ты бы даже и не пикнула. И не вспомнила бы, что в сумочке лежит пистолет. Но почему? А потому что жизнь тебе теперь дорога. Все из-за Глебушки, будь он неладен!»

Она понимала, что в таком состоянии ни на что больше не способна. Даже элементарно себя защитить. Теперь ей совсем не хотелось бессмысленно рисковать. И врать надоело. Очень надоело врать. Она сама и не поняла, как решилась все ему рассказать. Конечно, до того места, где надо было признаться в трех квартирных кражах. Об этом незачем. А про Тимку Глебушка слушал очень внимательно.

— И он так сделал?!

— Ему мои деньги были нужны. Фирма, квартира, машина.

— Я его убью! — решительно заявил этот парень с детскими глазами.

— Не надо никого убивать. Только скажи: ты-то мне не врешь?

— Милка! Если бы у меня что-то было… ну, я про деньги. Если бы я… Словом, клянусь всем самым-самым, что я всю жизнь хочу прожить только с тобой. Все равно, в бедности или в богатстве, и все равно где.

— Ох, Глебушка! До чего ж ты милый!

— А твой муж подлец. Слушай, — вдруг спохватился он, — а как же ты выйдешь за меня замуж, если вы не можете развестись?

— У меня паспорт все равно на другую фамилию. Я его купила. А насчет развода…

Вдруг ей в голову пришла неожиданная мысль:

— Глебушка, я не хочу ему мешать. Пусть живет с кем хочет. Я просто хочу честно произвести раздел имущества.

— Как это?

— А так. У тебя есть машина, у меня есть ключи от квартиры. Он же поедет к своей Маринке когда-нибудь на дачу. Пора и с родителями знакомиться. А мы тем временем вывезем из квартиры некоторые вещи.

— Погоди. Какие вещи?

— Мои.

— Но это же…

— Что, не имею права? Да его там только носки с рубашками! Я даже мебель не собираюсь у него забирать. Кое-что из бытовой техники, телевизор, свои вещи, деньги.

Он задумался.

— Погоди, Мила, здесь что-то не так.

— Ага! Значит, убить — так?

— Но это же нечестно!