Дочь Скупого Клопа - Дарья Донцова

тех лет богатая: колбаска салями, сыр швейцарский. Те, кто на самом деле нуждался, такие продукты себе и на Новый год позволить не могли. Одеты мать и сын всегда были хорошо. К чаю — конфеты шоколадные, а не соевые батончики (кстати, я их больше любила). Домработница была. Нищие так не живут. Но копейку сдачи Костя обязан был вернуть. И в гости он никого, кроме меня, позвать не мог.

Марфа усмехнулась:

— Мама мне рассказывала, что в школе у них была форма. Ее можно было купить, например, в «Детском мире», но качество оставляло желать лучшего. У девочек в те годы платья были шерстяные. Они «кусались», потому что их шили из самого дешевого материала. У мальчиков — брюки и пиджаки, тоже не лучшего качества.

Марфа покачала головой:

— А когда я пошла в первый класс, форму отменили. Мы ходили на занятия кто во что горазд, девочки выпендривались изо всех сил. Ребятам поначалу без разницы было, в чем за партой сидеть, но и они в классе десятом начали модничать — джинсы американские у них появились, пуловеры красивые. А Костя ходил в пиджаке и брюках — ну прямо советский ученик. Он у матери просил модные вещи, а та в агрессию: «Денег нет!» Потом в конце концов приобрела ему джинсы, но индийские, не американские. Понимаете?

Кузя кивнул:

— Лучше вообще без них, чем в индийских. Над ними все смеялись.

Марфа кивнула:

— Вот-вот. Костик обновку носить не захотел, и мамаша заорала: «Я на тебя деньги потратила!» — и дальше, как по нотам, ария из оперы «Бедная мать и неблагодарный сын»… Мне всегда казалось, что Антонина Костю ненавидит, хотя она постоянно говорила о своей любви к сыну.

— А кто его отец? — осведомился Дегтярев.

Марфа пожала плечами:

— Капитан дальнего плавания.

Я тихо рассмеялась.

— А если серьезно? — спросил Кузя. — В документах указано «Яковлев Петр Николаевич». Мужчин с такими данными много.

— Насчет капитана я не шучу, — рассмеялась наша собеседница. — Лет в шесть Костик поинтересовался, где его папа. Мать рассказала, что он служил во флоте, погиб, когда жена ждала ребенка. Антонина улетела в Москву, потому что в городе, где она жила, все напоминало о любимом супруге… Как-то раз — нам лет по девять было — задали в школе сочинение «Мои родители». Костик — к маме: «Что про тебя и отца писать?» Мамаша нахмурилась и вдруг говорит: «Похоже, ты заболел — красный весь. Ну-ка, померяем температуру». Оказалось, у Кости жар. В школу он неделю не ходил, а когда вновь к занятиям приступил, все про это сочинение забыли. И в конце концов мы с Костей поняли, что Антонина родила сына не от супруга, капитана, которого никто не видел. А от кого?

Марфа пожала плечами:

— Нет ответа на вопрос. Вероятно, от женатого любовника. Тот подобной радости не захотел, пришлось тетке одной с мальчиком жить. Костя так ничего про папу и не узнал. И про место, в котором раньше жила, баба врет — то, говорит, Владивосток, то Мурманск. Ничего себе размах по карте! Другие еще города называла, не помню какие. И может быть, она не Антонина вовсе, а Вера!

— Почему вы так решили? — вмиг сделал стойку Кузя. — Откуда взялась Вера?

— Летом Яковлева сняла дачу, мы с Костей тогда пятый класс окончили, — стала объяснять Марфа. — Дача красиво именовалась фазендой, а в реальности это был домик-развалюха. Но в нем было четыре комнаты. Яковлева предложила моей маме совместно арендовать избу: две комнаты — ей, две — нам, дешевле выйдет. Кухня одна, но не поругаемся. Удивительное дело, Антонина людей терпеть не могла, а с Евдокией Олеговной у нее сложились самые нежные отношения. Иногда, правда, она обижалась на мою маму, но быстро отходила. Какое в деревне главное развлечение?

— Поход в магазин, — одновременно ответили мы с Мариной.

— Точно, — кивнула Марфа. — С продавщицей поболтать можно, она все новости расскажет. Деревенские бабы потрепаться любят. И мороженое там продают. Короче, пошли мы как-то раз вчетвером в сельпо, стоим в очереди. Вдруг дядька заходит, за нами встает. Антонина, уж не помню почему, развеселилась. Смех у нее странный, ни у кого такого нет — не «хи-хи, ха-ха», а кудахчет, как курица, «ко-ко-ко». Редко она в хорошем, в радостном настроении пребывает, а тут неожиданно давай свои «ко-ко-ко» выводить. Человек позади нас хвать ее за локоть: «Верка! Это ты?» Антонина обернулась, замолчала, стоит моргает, а дядька не отстает: «По ржачу тебя узнал, никого другого с таким не знаю. А когда ты лицом повернулась, убедился, что это ты. Ты уж не девчонка, но и не старуха. Молодец, не растолстела, выглядишь молодо». Яковлева ответила: «Простите, вы обознались». А он: «О! Точно ты! Голос твой!.. Эй, ты меня не узнала? Я Пух! Эрикам Пух!» Антонина скривилась, велела Косте стоять около нас с мамой и сказала мужику: «Пойдемте в избу. Сейчас покажу вам паспорт, надеюсь, после этого отстанете».

Марфа заложила за ухо прядь волос.

— Имя и фамилию дядьки я запомнила, потому что незадолго до этого книгу про Винни-Пуха читала. Мы с Костей ничего не поняли. Я подумала, странно демонстрировать документ не пойми кому. Да и зачем? Надо просто сказать: «Мужчина, если не отстанете от меня, позову милицию». Антонина же повела дядьку к себе… Костя насторожился: «Мама, я пойду с тобой!» Антонина как заорет: «Стой, где стоишь! Надоел! Дай матери без тебя вздохнуть!» — Марфа приподняла одну бровь. — Яковлева — жуткая хамка. Чуть что, по ее мнению, не так, воет сиреной.

Глава тринадцатая

— Беседовать с госпожой Яковлевой по поводу ее прошлого, наверное, бесполезно, — проговорила я, когда мы с Дегтяревым и Сеней вернулись в офис после обеда.

— «Пух» — не самая распространенная фамилия, — сказал Кузя, который не захотел пойти с нами, остался на рабочем месте, — но такие люди есть. Вот Эрикам Пух, на нашу удачу, один. Имя у него замысловатое, ни у кого такого нет.

— Эрикам Пух… — повторила я. — Звучит как псевдоним, красиво и загадочно.

— Живет мужчина в Подмосковье, он владелец фермы «Ягодная поляна», — продолжил наш охотник в интернете. — Не женат, детей нет. Может, с ним поговорить?

— О чем? — удивилась я.

— Представь, что ты встретилась случайно с приятелем молодости и юности, — примкнул к беседе Сеня. — Вы сто лет не виделись. Понятно, что изменились внешне, но узнать друг друга еще можно. Приятель радуется: «Дашута, привет!» Ты сразу не соображаешь, с кем имеешь дело,