Подвиги Геракла. После похорон (сборник) - Кристи Агата

Значит, здесь заканчиваются его поиски, здесь, у этого скромного земляного холмика. Под ним лежит веселое создание, которое тронуло сердце и воображение простого английского механика.

Возможно, это лучший конец внезапного, странного романа? Теперь девушка будет жить вечно в памяти молодого человека, какой он видел ее в те несколько волшебных часов июньского дня… Столкновение противоположных национальностей, разных понятий о жизни, боль разочарования – все это исключено навсегда.

Эркюль Пуаро печально покачал головой. Его мысли вернулись к разговору с родными Валетта. Мать с широким крестьянским лицом, прямой, убитый горем отец, черноволосая сестра с плотно сжатыми губами.

– Это произошло внезапно, синьор, очень внезапно. Хотя ее много лет мучили боли, то появлялись, то исчезали… Доктор не оставил нам выбора; он сказал, что нужно немедленно сделать операцию и удалить аппендицит. И сразу увез ее в больницу… Да, да, она умерла под наркозом. Так и не очнулась.

Мать шмыгнула носом, пробормотала:

– Бьянка всегда была такой умной девочкой. Ужасно, что она умерла такой молодой…

Эркюль Пуаро повторил про себя:

– Она умерла молодой…

Эту весть он должен отнести молодому человеку, который так доверчиво попросил его о помощи.

«Она не для вас, мой друг. Она умерла молодой».

Его расследование закончилось здесь, где падающая башня силуэтом вырисовывалась на фоне неба и появлялись первые весенние цветы, бледные и бархатистые, обещая жизнь и радость впереди.

Может быть, именно пробуждение весны вызвало в нем мятежное нежелание принять окончательный приговор? Или что-то другое? Что-то, шевельнувшееся в глубине его мозга: слова, фраза, имя? Разве все это не закончилось слишком аккуратно, не совпало слишком точно?

Эркюль Пуаро вздохнул. Он обязан совершить еще одно путешествие, чтобы заглушить все возможные сомнения. Он должен поехать в Вагре-лез-Альп.

VIII

Здесь, подумал он, действительно край света. Этот снежный карниз, эти разбросанные там и сям хижины и приюты, в каждом из которых лежит неподвижное человеческое существо, сражающееся с коварной смертью.

Так Пуаро наконец приехал к Катерине Самушенко. Когда он увидел ее, лежащую с ввалившимися щеками, на каждой из которых горело ярко-красное пятно, увидел длинные, исхудавшие руки, вытянутые поверх одеяла, в нем шевельнулось воспоминание. Он не помнил ее имени, но действительно некогда видел ее в танце и был захвачен и очарован чудесным искусством, которое заставляет людей забыть о самом искусстве.

Он помнил Михаила Новгина в роли Охотника, прыгающего и вращающегося в том странном, фантастическом лесу, который создало воображение Амброуза Вандела. И вспомнил красивую летающую Лань, вечно преследуемую, вечно желанную, золотое, прекрасное создание с рожками на голове и сверкающими бронзовыми ножками. Он вспомнил, как она падала в финале, подстреленная, и как Михаил Новгин стоял растерянный, с телом убитой лани на руках.

Катрина Самушенко смотрела на него с легким любопытством.

– Я вас раньше никогда не видела, правда? – спросила она. – Что вам от меня нужно?

Эркюль Пуаро слегка поклонился.

– Сначала, мадам, я хочу поблагодарить вас – за ваше искусство, которое когда-то подарило мне прекрасный вечер.

Она слабо улыбнулась.

– Но я здесь также по делу. Я долго искал, мадам, одну вашу горничную; ее звали Нита.

– Нита? – Она уставилась на него широко раскрытыми, испуганными глазами. – Что вы знаете о… Ните?

– Я вам расскажу.

Сыщик рассказал ей о том вечере, когда сломалась его машина, и о Теде Уильямсоне, который стоял, мял в руке кепку и говорил, заикаясь, о своей любви и своих страданиях. Балерина слушала очень внимательно.

Когда он закончил, она сказала:

– Это трогательно, да, это трогательно…

Эркюль Пуаро кивнул:

– Да. Это сказка Аркадии, не так ли? Что вы можете рассказать мне, мадам, об этой девушке?

Катерина Самушенко вздохнула:

– У меня была горничная, Хуанита. Она была хорошенькая, да… веселая, светлая душа. С ней случилось то, что так часто происходит с теми, кому благоволят боги. Она умерла молодой.

Это были слова самого Пуаро – последние слова – окончательные слова… Теперь он опять их услышал – и все-таки упорствовал:

– Она умерла?

– Да, она умерла.

Эркюль Пуаро минуту помолчал, потом сказал:

– Мне не совсем понятен один момент. Я спросил у сэра Джорджа Сандерфилда об этой вашей горничной, и он, казалось, испугался. Почему это?

На лице балерины промелькнуло выражение отвращения.

– Вы просто сказали ему, что речь идет о моей горничной. Он думал, что вы имеете в виду Марию, ту девушку, которая появилась у меня после ухода Хуаниты. Она пыталась его шантажировать – по-моему, что-то узнала о нем. Она была мерзкой девицей, любопытной, вечно читала чужие письма и шарила в запертых ящиках.

– Это все объясняет, – пробормотал Пуаро.

Он минуту помолчал, потом продолжил, также настойчиво:

– Фамилия Хуаниты была Валетта, и она умерла после операции аппендицита в Пизе. Правильно?

Он отметил колебание Катерины, почти незаметное, но тем не менее она чуть помедлила, потом кивнула:

– Да, это правда…

Пуаро задумчиво произнес:

– И все же… есть одна мелочь… ее родные называли ее не Хуанитой, а Бьянкой.

Самушенко пожала худыми плечами:

– Бьянка, Хуанита… разве это имеет значение? Полагаю, ее настоящее имя было Бьянка, но она считала, что имя Хуанита более романтично, и поэтому предпочитала называться этим именем.

– А, вы так думаете? – Пуаро помолчал, а потом, уже другим голосом, сказал: – У меня есть другое объяснение.

– Какое?

Сыщик подался вперед и сказал:

– У той девушки, которую видел Тед Уильямсон, были волосы, которые он назвал похожими на золотые крылья.

Он придвинулся еще ближе. Его палец коснулся двух упругих волн волос Катерины.

– Золотые крылья, золотые рожки… Все зависит от того, как на них смотреть, видит ли человек в вас дьявола или ангела! Вы можете быть и тем, и другим. Или, может быть, это всего лишь золотые рожки раненой лани?

– Раненая лань… – прошептала Катерина, и ее голос был голосом человека, потерявшего надежду.

Пуаро тем временем продолжил:

– Все время описание Теда Уильямсона меня беспокоило – оно мне что-то напоминало, и это воспоминание было о вас, о вашем танце в лесу на сверкающих бронзовых ножках. Сказать вам, что думаю я, мадемуазель? Я думаю, что была одна неделя, когда у вас не было горничной, когда вы поехали в «Грасслон» одна, потому что Бьянка Валетта вернулась в Италию и вы еще не наняли новую горничную. Вы уже чувствовали ту болезнь, которая с тех пор овладела вами, и однажды остались дома, когда остальные отправились на целый день на реку. В дверь позвонили, вы пошли открывать и увидели… Сказать вам, что вы увидели? – Вы увидели молодого человека, простодушного, как ребенок, и красивого, как бог! И вы придумали для него девушку – не Хуаниту, а Инкогниту, – и несколько часов бродили вместе с ним по Аркадии…

Последовала длинная пауза. Потом Катерина сказала тихим, хриплым голосом:

– По крайней мере, в одном я вас не обманула. Я поведала вам правильный конец этой истории. Нита умрет молодой.

– О нет! – Эркюль Пуаро ударил ладонью по столу. Внезапно он преобразился – стал прозаичным, земным, практичным. – В этом нет никакой необходимости! Вам не нужно умирать. Вы ведь можете сражаться за свою жизнь, не так ли, как любой другой человек!

Она покачала головой – грустно, безнадежно…

– Какая жизнь меня ждет?

– Не на сцене, разумеется! Но подумайте, есть и другая жизнь. Ну же, мадемуазель, будьте честной: ваш отец действительно был великим князем или, скажем, генералом?

Она неожиданно рассмеялась:

– Он водил грузовик в Ленинграде.

– Превосходно! Тогда почему бы вам не стать женой механика из гаража в деревне? И не родить детей, красивых, как боги, и, может быть, с вашими ножками, которые будут танцевать так же, как когда-то танцевали вы?