Фридрих Незнанский - Игра по крупному

—   Гоша, кончай, — поморщился «чинов­ник». — Сколько можно? Как выпьешь, сразу на­чинаешь перечислять свои благодеяния. Да по­мним мы все! И понимаем, что должны держать­ся вместе... Зачем напоминать, не знаю...

—    Он тоже не понимает. — Гоша прижал руки к груди. — Объясните вы, раз у меня не получа­ется. Чего Томилин ко мне сегодня пристал? Я, что ли, своих корешей, Ивлева с Бригадновым, угрохал?

—   Не важно, кто их угрохал, важнее — кто их заказал, — сказал Томилин в наступившей ти­шине.

—   Это ты мне говоришь? — резко повернулся к нему Гоша.

—   У тебя алиби, — усмехнулся Томилин. — Железное. Нержавеющее. Только зачем нужно столь непробиваемое алиби порядочному челове­ку, не понимаю...

—  Я на Багамах был... — Голос Гоши дрогнул, в углу глаза проступила слеза. — Ты это понима­ешь? Я как узнал, все бросил, сюда примчался! Я Колю Ивлева и Степу Бригаднова как братьев любил!

—    Это Ивлева звали Степой, — сказал Томилин. — Только ты не на допросе, а я не прокурор. И кончай это представление... Сколько можно? Каждый раз одно и то же. Лучше скажи, зачем собрал? И почему нет твоего шефа Кондратьева?

—   Леха не смог, — сказал, не сводя бешеного взгляда со строптивого гостя, Гоша. — У него совещание в Совете Министров. Велено было присутствовать... Нет, ты лучше скажи, откуда ты такой выискался? Или тебя вниманием обошли? Квартиру в Москве не помогли купить?

—    Как покойным Степе и Коле? — усмехнул­ся Томилин. — Мне и в «Метрополе» хорошо. Не дует. Дверь швейцар открывает. В лифт со мной гарсон заходит, а не урка какой-нибудь отморо­женный...

—   Разговорился! — всплеснул руками Гоша. — А кто тебе выбил льготу на поставку по товарному кредиту для уборочной? Бензин ты колхозникам дал, а где солярка, где масла? Куда ты их пустил, а? От налогов ты освободился, заказ выполнил, а вот доходы — утаил? И я молчу. И Леха Кондратьев молчит. И прокурату­ра будет молчать. А знаешь, чего мне это стоило?

—    Прекрасно знаешь, что не я тогда всем этим командовал, — ответил Томилин. — Если уж на­чистоту. Прибоев был гендиректором. Ты его всем этим и прижал к стене. Только чтоб ушел. Только чтоб меня, бывшего одноклассника, на его место посадить... Так что не надо, Гошенька, «Муму» здесь разыгрывать. Все мы знаем, все мы с тобой повязаны.

—    Кончай этот театр! Опять то же самое... — заговорили осмелевшие гости. — Ну было и было. Надо дальше жить. Что припоминать все время...

Гоша растерянно смотрел на них. Потом хва­танул прямо из бутылки французского коньяка, обвел всех глазами и опять стал пить, пока не опорожнил полбутылки.

—  Это по-нашему! — облегченно потирали руки гости, восприняв это как сигнал к началу пиршества.

—   Только скажи, зачем нас собрал? — спро­сил Томилин, положив руку на плечо Гоше. — Ретивое взыграло? Давно бунт на корабле не по­давлял? Так вот, чтоб ты знал, большинство бун­тов возникает, когда их начинают подавлять на пустом месте. Ты наш благодетель, мы не забы­ваем. Так чего же ты мечешься?

—   Есть разговор, — наконец утихомирился хо­зяин. — Прошу всех сесть. Сначала поговорим на трезвую голову, потом выпьем и продолжим. И посмотрим, что из этого в результате получится.

—   Ну ты уже и так хорош, — негромко сказал Томилин.

—   Опять ты! — стукнул кулаком по столу хо­зяин.

—  Ладно, Олег, заканчивай действительно... — заговорили гости. — Гоша без этого не может, ему нужен допинг для серьезного разговора...

—   Что случилось? — спросил «чиновник», когда наступила тишина. — Ведь по глазам вижу. Очень они у тебя переживательные, Гоша, когда опять кого-то теряем... Кого на этот раз?

—   Андрюху, — вздохнул Гоша. — Прямо на пляже. Заснул, когда загорал. И ему шею сверну­ли. Даже не проснулся, бедный...

—    На каком пляже? — робко спросил кто-то из непонятливых. — Зима вроде.

На него даже не обратили внимания. Здесь зима, через несколько часов полета — лето, зной и пляж с пальмами и полуголыми девочками.

—   Кто? — спросил «чиновник».

—   Не важно... — вздохнул Гоша. — Кто бы ни был. От меня он не уйдет.

—   Я о другом спрашиваю, — настаивал «чи­новник». — Андрюха этот, он кто? Опять твой кореш?

—   Ты можешь помолчать? — заорал Гоша. — Что ты со своими дурацкими приколами в душу лезешь? Олежка, ты ему объясни, кто был для нас мой лучший друг Андрюха, а я больше не могу! — И Гоша вытер слезу.

—   А я тоже не знаю, кем он тебе приходил­ся, — пожал плечами Томилин. — Это из этих, твоих новых с Урала?

—   Ну а говоришь не знаешь, — махнул рукой Гоша и снова завздыхал, переживая.

—   Толком ты можешь объяснить? — спросил Томилин. — Что и как? Какой еще пляж? И ты ради этого нас собрал?

—   Нет. Посоветоваться хотел... — Гоша гром­ко высморкался. — Ну тут вроде все свои... — Он оглянулся на сидевших позади «референтов».

—   А вы, ребята, почему еще здесь? Для вас в соседней комнате накрыто. — И посмотрел им вслед, когда они, плечистые, с бычьими затылка­ми, настоящие «славянские шкафы», молча под­нялись и вышли из гостиной.

—  Прямо новую породу вывели, — сказал Гоша. — Московские сторожевые. Теперь ближе к делу, как верно заметил мой последний остав­шийся в живых кореш Олежка, которого я пока терплю...

Гости нервно засмеялись. Все они ходили у хозяина в корешах, по крайней мере, считали себя таковыми, и терпение своего босса стара­лись не испытывать. Другое дело — Томилин. Этот постоянно старается быть в центре внима­ния. Постоянно задирает бедного Гошу.

И ведь доиграется когда-нибудь...

—    Слыхали про похищение сына Президента Азербайджана? — спросил Гоша, положив руку на плечо «последнего кореша» Томилина.

—   Это тоже ты? — с восхищением спросил кто-то из гостей.

—    Ну, — скромно кивнул Гоша. — Отвезли его, как человека, на лучший климатический ку­рорт мира Акапулько, причем за наш счет. Этот сынок с детства, проведенного в Москве, только и мечтал об этом... Представляете? И с ним были мои братки — Серега и Андрюха, уральцы, как тут правильно заметили. Они и проводили с ним воспитательную работу. Поили его, как человека, за счет фирмы текилой. Если кто не пил, реко­мендую.

—   Как называется? — спросил один из гостей, подобострастно изготовившийся записать в блокнот название напитка.

—   Никаких записей! — приказал Гоша. — Так запоминай. Текила. Из кактуса вроде гонят. Мо­жете попробовать. Толян Перегудов, если кто знает, только что мексиканский ресторан открыл. Я там еще не был, но Толян приглашал, приходи, говорит, пока текила настоящая. После Нового года, говорит, уже не отвечаю, из чего ее будут гнать. Во сволочь, а?

Гости вежливо посмеялись.

—   А попросил его пару бутылок прислать мне на седьмое ноября в честь Великой революции — не прислал. Так о чем я?

—    О воспитательной работе с сыном Прези­дента, — вздохнул Томилин. — Только скажи, как вы его из Баку в Мексику перевезли.

—   Секрет фирмы, — засмеялся Гоша. — Мы его просили как человека, как руководителя неф­тяной компании повлиять на папочку, чтобы нефть погнать через Россию по нашей системе «Транснефть»...

—   По твоей системе, — уточнил Томилин.

—   Да что ты мне все личный интерес вя­жешь? — снова взъярился Гоша. — Я что, о себе думаю? За Россию обидно! Опять ее во всем обо­шли. И кто? Да те, кто ей обязан! Хохлы Крым оттяпали, чурки нос воротят, когда речь о нефти заходит... Так что не о себе надо думать. Мы себе коммунизм уже построили, а теперь пора погля­деть, как простые люди живут, как их все кому не лень обворовывают и обижают.

Гоша всхлипнул и размазал по лицу слезы. Гости насмешливо переглянулись. Здесь уже привыкли к подобным экзальтациям хозяина.

—   ...Вот и хотели объяснить этому тупому чурке, хоть он и сын Президента, что у нас неви­данные возможности. Таможню, налоги на одном коньке объезжаем. Пользуйся, дуралей, пока я добрый! Верно говорю?

—   Для кого как, — сказал Томилин. — Я тебе поверил, прогнал через Твои трубы пятнадцать миллионов, а ты мне записал шестнадцать с по­ловиной...

—    Это временная мера, говорил уже, — при­жал руки к груди хозяин. — Мне трубы обновлять надо? Надо. А ты — свой, всегда договоримся. У меня другая идея. Я этих братьев по СНГ на этот же крючок подвешу. Загоню их в долги, потом включу счетчик. И куда денутся? Весь их Баку с потрохами заберу в счет уплаты. Только это глу­боко между нами.