Поединок. Выпуск 15 - Анатолий Алексеевич Азольский

за история? — перебил он.

— Ну, точнее, рассказал о самом себе. Случай с тех времен, когда я жил на Руслагсгатан со своей…

Он остановился и бросил нерешительный взгляд на Осу Турелль.

— Да, да, — сказал Колльберг. — Рассказывайте.

— Жил со своей женой. У нас была только одна комната, и когда я сидел дома, то всегда нервничал, меня все угнетало, раздражало…

— Ага, — сказал Колльберг. Он чувствовал жажду, а еще больше голод. Кроме того, от гнетущей атмосферы тюрьмы его еще сильнее тянуло домой.

Биргерссон продолжал рассказывать спокойно и обстоятельно.

— Вот я и ходил вечерами в город, просто чтобы не сидеть дома. Это было почти двадцать лет назад. Часами ходил по улицам, временами даже всю ночь. И, чтобы убить время, чтобы не думать о своей невеселой жизни, о доме и жене, нашел себе развлечение.

Колльберг посмотрел на часы.

— Так, так, — нетерпеливо молвил он. — И что ж вы делали?

— Ходил улицами и вдоль стоянок и смотрел на машины. Я изучил решительно все модели и марки. Через какое-то время я мог узнать все виды машин на расстоянии тридцати — сорока метров, глядя на них с любой стороны. Если бы была такая игра на отгадывание марок машин, ну, например, автолото, я бы определенно получил самый большой выигрыш. Не имело значения, смотрел ли я на машину спереди, сзади или сбоку.

Колльберг покорно пожал плечами.

— Можно получить большое удовольствие от такого простого развлечения, — продолжал дальше Биргерссон. — Иногда попадались в самом деле редкостные модели, такие, как «лагонда», или «ЗИМ».

— И вы разговаривали об этом с младшим следователем Стенстрёмом?

— Да. И больше ни с кем, кроме него, и он сказал, что, по его мнению, это интересно.

— И чтобы сообщить это, вы вызвали меня сюда в половине десятого вечера? В сочельник?

Биргерссон, видимо, обиделся.

— Но вы же просили осведомить вас, если что вспомню.

— Разумеется, — поднялся Колльберг. — Благодарю.

— Но я же не сказал еще самого главного, — пробормотал Биргерссон. — Младшего следователя особенно заинтересовало одно. Я вспомнил это, поскольку вы спрашивали о «моррисе».

Колльберг вновь сел.

— Так. А что именно?

— Ну, мое любимое развлечение тоже имело свои трудности, если можно так сказать. Некоторые модели трудно было отличить, особенно в темноте и если смотреть с большого расстояния. Например, «Москвич» и «опель-кадет», или «ДКВ» и «ИФА».

— А при чем здесь Стенстрём и ваш «моррис»?

— Мой «моррис» ни при чем, — ответил Биргерссон. — Просто младший следователь заинтересовался, когда я сказал, что труднее всего было отличить «моррис-минор» от «рено КВ-4», если на них смотреть спереди. Сбоку или сзади — не трудно. А просто спереди или чуть наискось в самом деле было нелегко. Хотя со временем я натренировался, но все же иногда ошибался.

— Постойте, — перебил его Колльберг. — Вы сказали «моррис-минор» и «рено КВ-4»?

— Да. И вспоминаю, что младший следователь даже подскочил, когда я ему сказал об этом. Все время, пока я рассказывал ему о своем увлечении, он, казалось, не очень внимательно слушал. А когда я сказал об этом, он страшно заинтересовался. Несколько раз меня переспрашивал.

Когда они возвращались домой, Оса спросила:

— Что это дает?

— Я еще толком не знаю. Но, может, наведет нас на след.

— Того, кто убил Оке?

— Может быть. По крайней мере, это объясняет, почему он написал слово «моррис» в своем блокноте.

— Подожди, я также кое-что вспомнила, — сказала Оса. — За несколько недель до смерти Оке сказал, что как только будет иметь два свободных дня, так поедет в Смоланд и что-то там узнает. Кажется, в Экшё. Это тебе что-то говорит?

— Ничегошеньки, — ответил Колльберг.

Город был пустой, единственными признаками жизни на улицах были несколько рождественских гномов, которых связывала профессиональная усталость и валило с ног слишком щедрое прикладывание к бутылке в гостеприимных домах, две кареты «скорой помощи» и полицейская машина. Через какое-то время Колльберг спросил:

— Гюн говорила, как будто после Нового года ты нас покидаешь?

— Да. Я поменяла квартиру. И хочу найти другую работу.

— Где?

— Еще точно не знаю. Но думаю…

На несколько секунд она умолкла, потом добавила!

— А что, если в полиции? Там же есть свободные места?

— Наверное, есть, — рассеянно ответил Колльберг. Когда они вернулись на Паландергатан, Бодиль уже

спала, а Гюн, свернувшись калачиком на кресле, читала книжку. Глаза у нее были заплаканы.

— Что с тобой? — спросил Колльберг.

— Еда остыла. Весь праздник испорчен.

— Ничего. У меня такой аппетит, что, положи на стол дохлого кота, и я буду его есть!

— Звонил твой безнадежный Мартин. Полчаса назад.

— О'кэй, — добродушно отозвался Колльберг. — Накрывай на стол, а я ему звякну.

Он снял пиджак, галстук и пошел звонить.

— Да, Бек слушает.

— Кто там подымает такой шум? — спросил Колльберг.

— Смеющийся полицейский.

— Что?

— Пластинка.

— Ага, теперь я узнал. Давний шлягер. Чарлз Пенроуз, правда? Он был в моде еще перед первой мировой войной.

В их разговор вторгались взрывы смеха.

— Ну его к черту, — сказал Мартин Бек не очень весело. — Я звонил тебе, так как у Меландера есть новости.

— Какие же?

— Он сказал, что наконец вспомнил, где ему попадалась фамилия Нильса Эрика Еранссона.

— Ну и где?

— В деле об убийстве Тересы Камарайо. Колльберг расшнуровал ботинки, немного подумал

и сказал:

— Поздравь его от меня и передай, что на этот раз он ошибся. Я прочитал дело от корки до корки, до последнего слова. И не такой я затурканный, чтобы этого не заметить.

— О'кэй, я тебе верю. Что ты делал на Лонгхольмене?

— Получил одну информацию, слишком туманную и путаную, чтобы тебе ее так сразу объяснить, но если она оправдается, то… — То что?

— То все следствие по делу Тересы можно повесить в туалете. Веселых праздников!

Он положил трубку.

— Ты снова куда-то идешь? — подозрительно спросила жена.

— Да, но только в среду. Где водка?

Утром двадцать седьмого декабря Меландер выглядел таким разочарованным и озадаченным, что Гюнвальд Ларссон нашел необходимым спросить:

— Что с тобой? Тебе не попался миндаль в рождественской каше?

— С кашей и миндалем мы покончили двадцать лет назад, когда поженились, — ответил Меландер. — Нет, просто до сего времени я никогда не ошибался.

— Когда-то же надо начать, — утешил его Рённ.

— Да, конечно. Но я все равно не понимаю.

— Чего ты не понимаешь? — спросил, входя в комнату, Мартин Бек.

— Случай с Ёранссоном. Как я мог ошибиться?

— Я вот вернулся с Вестберга, — сказал Мартин Бек. — И узнал об одной вещи, которая может тебя утешить.

— Что именно?

— В деле об убийстве Тересы не хватает одной страницы. А если быть точным — тысяча