Сокровища Анны Моредо - Прокудин Александр

– Кто я такой, чтобы говорить со мной, так? – процедил он сквозь зубы. – Ну, ну! Когда вашего беглеца поднимут на штыки или всадят ему с тротуара пулю в задницу, думаю, ваши рты разомкнуться. Будете на коленях ползать, лишь бы и с вами не приключилось того же самого.

– Мама… – не выдержав, заплакала девочка.

Антонио промолчал. Ему, конечно, не нравилось, что говорил напарник, но что он может ему возразить, он тоже не представлял. Пусть болтает, ничего. Пако, бывало, говорил мерзости и похуже.

– Что это? – прохаживающийся по комнате Рауль вдруг остановился и заглянул под стол, почти до самого низа укрытый длинной узорной скатертью.

Ему снова никто не ответил. Мать еще крепче прижала к себе ребенка, а пожилая синьора, не открывая глаз, продолжила свою молитву. Казалось, одному Антонио было интересно: что же там такого нашел Рауль?

Между тем Пако вытащил из-под стола большой, и, судя по всему, тяжелый дорожный чемодан. Потом еще один.

– Спорю на что угодно, шкафы в соседних комнатах пусты, как субботние карманы пьяницы. Собирались бежать всей семьей? Антонио, мы пришли вовремя!

Рауль рассмеялся и наклонился к женщине в черном:

– Не повезло? Бывает. Посмотрим, что тут.

Пако раскрыл один из чемоданов и вывалил все, что в нем было, на пол. Затем то же самое проделал с другим. Раздался глухой стук – кроме одежды из второго чемодана на паркет, очевидно, выпало нечто тяжелое.

Рауль присел и запустил руку в вещи. Лицо его просветлело от радостного удивления.

– Смотри-ка, Антонио! Как хорошо, что я догадался продолжить обыск! Оружие!

Из тряпок Пако выудил черный, вороненый револьвер – именно он так громко стукнулся о половые доски.

Рауль взвесил оружие на руке.

– Опасная штука, сеньора, – произнес он, обращаясь к хозяйке квартиры. – Знаете, как с ней обращаться? Примерно из такой вашему муженьку влепят пулю в лоб или затылок за предательство отечества.

Женщина, наконец, не выдержала:

– Имей я возможность влепить ее вам, я бы ей мигом воспользовалась. Клянусь!

Пако расхохотался.

– Я тоже! – крикнула девочка, и это рассмешило Рауля еще сильнее.

Старуха прижала девочку к себе, шепча ей на ухо успокаивающие слова:

– Не надо, милая. Не говори с ними.

Улыбка не покинула лицо Рауля, но стала жесткой и злой.

– Я прекрасно знаю, таких, как вы, синьора. Вы только говорить горазды. Убивать и проливать кровь своими руками, вы подстрекаете других. У кого нет ни герцогов, ни маркизов в родословных. У самих вас кишка тонка, – Рауль смачно сплюнул прямо на блестящий паркет. – Чистоплюи. Именно поэтому вы войну и проиграли. Лови!

Неожиданно он бросил револьвер прямо на колени девочке.

– Можешь попробовать в меня выстрелить!

– Что ты делаешь, Рауль? – Антонио машинально перевел дуло своей винтовки на ребенка.

– Помолчи, Антонио. Все равно ничего не будет. Ну? – Пако обратился к девочке. – Я жду. Или вы, сеньора?

Женщины и девочка сидели без движения. Хотя Антонио и показалось, что руки их слегка подрагивают – возможно, от желания попробовать схватить оружие.

– Я так и знал, – презрительно произнес Рауль, – вы даже не попытаетесь. Овцы.

Забрав револьвер с колен вздрогнувшей от его прикосновения девочки, Пако швырнул его на стол и снова углубился в исследование вещей из чемоданов. Не найдя больше ничего интересного, он заглянул под стол еще раз.

– Ах, это не все? Ну-ка!

Пако достал из-под скатерти небольшой аккуратный чемоданчик – светло-коричневой кожи, почти новый, не потертый, оббитый по углам изящными латунными вставками.

– Черт побери, тяжелый. Что у вас тут? Гранаты? Или разобранный пулемет?

Рауль вывалил содержимое саквояжа на середину стола. И замолчал, застыв на месте с раскрытым ртом.

Потерял дар речи и Антонио. Оба полицейских, выпучив глаза, таращились на то, что вывалилось из саквояжа, в полнейшем изумлении.

– Все это… у вас… конфискуют, – хрипло прошептал Рауль.

На покрытом кружевной скатертью столе внушительной горой, как магнитом притягивающей взгляд, лежали невероятные золотые украшения, целая россыпь драгоценных камней, темные старинные монеты, броши, перстни и несколько ниток белого, как слоновья кость, жемчуга. А также аккуратно перевязанные, увесистые пачки денег – республиканские песо, доллары и песо нынешнего времени.

– Украдут, ты хотел сказать, грязный вор, – негромко ответила женщина в черном – при этом даже не глядя на него.

– Кто бы говорил, – ответил Рауль, постепенно приход в себя. – Это же такие, как вы обещали всем свободу. Равные права. Справедливость. Призывали отдавать за нее свои жизни и забирать чужие. А на самом деле? Набили золотом чемодан и собрались за границу. Куда интересно? В Америку? Нет?

Речь Пако прервал Антонио, взглянувший в это время в окно:

– Смотри, Пако! Они загнали его в угол!

Женщины и девочка вскочили с дивана. Пако направил на всякий случай на них свою винтовку, но сам бросил взгляд туда же, куда они – в окно. Там, на фоне башен Сан-Исидро, как на сцене, разворачивалась драма. Беглец, мужчина лет сорока пяти, которого все-таки настигли солдаты, стоял на самом краю крыши – и в него целились жандармы. Бежать, по всей видимости, ему больше было некуда.

– Попался, – удовлетворенно крякнул Пако.

Девочка заплакала. Мать обняла ее, а старуха вновь принялась молиться – уже в полный голос.

Над ружьями солдат появилось облачко дыма. Спустя мгновение до комнаты долетели звуки выстрелов.

– Нет! Я прошу! – воскликнула хозяйка.

Беглец, зашатавшись, схватился руками за грудь и, завалившись на бок, рухнул вниз, на мадридскую мостовую.

Женщина в черном взвыла:

– Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! Твари! Жестокие и бесчеловечные твари!

Пако передернул затвор и с нескрываемым злорадством приказал:

– Назад! Отойти от окна. Всем сесть на диван!

– Ублюдки, которым всегда всего мало. Убийцы! Вы никогда не напьетесь чужой крови, никогда не утолите эту мерзкую жажду. Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты!..

Держа винтовку одной рукой, с указательным пальцем на курке, второй Пако схватил женщину за предплечье и грубо швырнул на диван к старухе.

– Я сказал сесть! – рявкнул он и приказал девочке. – За ней, быстро!

Ребенок повиновался. Женщина рыдала в истерике, плакала и девочка, старуха причитала про себя что-то маловразумительное. Обнявшись, они сидели на диване под дулом винтовки Рауля Пако. Которого, судя по всему, в очередной раз взбесили слова непомерно, по его мнению, гордой хозяйки квартиры. Повысив голос до крика, он набросился на нее в ответ:

– Нам всего мало? Мне? Это говоришь мне ты? Сука, которая каждый день спит на скрипящих от крахмала простынях? У которой столько денег, сколько мне не сможет присниться, проспи я хоть до Страшного суда! Сука, живущая в квартире, любая комната которой втрое больше самого просторного жилища, из тех, в которых я жил с самого детства! В нищете, голоде и грязи. Без надежды, что когда-нибудь это изменится. Ты мне будешь что-то говорить про жадность? Ты? Молчи! Если только не хочешь последовать за мужем, чьи разбросанные по земле вонючие мозги уже начали слизывать уличные собаки!

Женщины, умолкли, продолжая лишь тихонько всхлипывать. У Рауля получилось нагнать на них страха.

Стараясь успокоиться, Пако вернулся к столу и снова взглянул на рассыпанные по скатерти драгоценности. Положив на стол винтовку, он полез во внутренний карман кителя, достал из него пачку папирос, зажигалку и закурил.

Антонио, испуганный поведением напарника, молча смотрел то на него, то, на всякий случай, на плененных женщин.

Выпустив струю дыма, Пако вдруг обратился к нему до странности спокойным тоном. Твердым и каким-то тяжелым – точно каждое слово было туго набито мокрым песком.

– Антонио? Иди-ка и посмотри, что там, в дальней комнате.

– Зачем? – не понял Моредо.