Вы всё перепутали - Яцек Галиньский

человека сразу как подменили. Прежнее выражение лица исчезло, и он потребовал от меня денег.

За ту кастрюлю, которая была для меня. Говорил, что, конечно, она для меня, но только если я приму участие в лотерее. Я подумала, что это полная глупость: где это видано, чтобы такой элегантный мужчина в костюме продавал лотерейные билеты. Может быть, я бы и согласилась, но он настаивал на том, чтобы я заполнила целую кипу документов. А мне ужасно не хотелось, потому что это напоминало мне проверку контрольных в школе. У меня сразу же разболелась голова. Тем более что прежде вежливый мужчина уже начал скандалить. Мне очень хотелось от него избавиться, но он и не думал уходить. Даже угрожал полицией.

Я уже понимала, что мне ничего не остается, как подписать эти бумаги. Я взяла ручку. Мою любимую. Я увела ее у одной девушки, которая проводила тренинг в клубе для пенсионеров. Он был трудный и не очень интересный. У нее плохо получалось. Слишком много всего она пыталась нам объяснить и была совершенно не подготовлена. Ей не хватало терпения. Нельзя было ей задать ни одного вопроса, потому что она очень нервничала и говорила, что так никогда ничему нас не научит. В конце концов, когда она уже расплакалась и за ней приехал муж, поскольку она была слишком расстроена, чтобы возвращаться домой самостоятельно, она сказала, что больше к нам не придет и чтобы мы в знак уважения к ее труду запомнили хотя бы одну простую вещь: «Только глупый подписывает документы на дому!»

Не подписала. Элегантный мужчина не хотел уходить, но все же ушел. Даже очень быстро – сразу после того, как я выбросила его кастрюли в окно. Вот уж грохот был! На весь двор. Все из окон выглянули. Хорошо, что внизу не было ни одного соседа, а то бы я убила его кастрюлей. Вот была бы идиотская смерть. Неизвестно, что писать на надгробии. Умер трагической смертью. Как бессмысленно.

О чем вообще думал этот человек с кастрюлями? Что я подпишу ему эти бумаги? Глупой меня считал?!

Я редко езжу на автобусе, они теперь стоят в пробках. Раньше не стояли. Тогда я ездила чаще. Мой сын тогда был маленьким. Он любил автобусы. Я уже не помню, чем они его привлекали. Он смотрел в окно и всегда видел что-то интересное. Он возбужденно вскакивал и показывал мне пожарную машину или «скорую помощь». Все его радовало. Это было хорошее качество. Жаль, что утерянное.

Его радовали встречи, новые места, да всё. У нас с Хенриком были знакомые на Черняковской, к которым мы иногда заходили на ужин. Сыну они тоже понравились. Они жили в запущенной многоэтажке – тогда все в таких жили. В подъезде воняло, но сыну, конечно, это не мешало. Дети, кажется, вообще вони не чувствуют. Мужчины тоже. Сыну нравилась лестница, перила, трясущийся лифт, мусоропровод и то, что знакомые жили высоко. Парнишка знакомых лупил и пинал нашего. Тогда я этого не знала. Но и это ему не мешало. Они играли в настолки, войнушку и прятки. Ему все нравилось, и все радовало. Такие были времена, и он таким был. Потом он вырос. Так вырос, что теперь ему ничего не нравится и ничто не радует. Такие настали времена, и он таким стал.

Я очнулась, когда автобус затормозил. Черт возьми! Я доехала почти до конца маршрута. Едва узнала улицу Новый Свет в ночной иллюминации. В такое время я никогда не шаталась по городу.

Я схватила тележку и вышла. Темнело. Я плохо себя чувствовала. Сонная, замерзшая и вялая. Я шла медленно, из последних сил. На улице людей было немного. Обнимающаяся пара. Группа бритых подростков, пинающих мусорное ведро. Одно такси. Ноги у меня болели ужасно. Ближайший автобус в сторону дома ожидался через сорок минут. Я решила дойти до автобусной остановки на улице Свентокшиской, там проходило больше автобусных маршрутов.

Ходьба – это не про необходимость и здоровье. Разные ДТП случаются. Лучше не слоняться без нужды, на остановках не стоять и не искать проблем. Не втягивать невинных водителей в неприятности. Я присела на скамейку, потому что ступни распухли, и мне нужно было хоть на минутку снять туфли. Это, конечно, была ошибка, и я знала, что не смогу потом надеть их обратно, но они мне так жали, что я была не в состоянии идти.

– Добрый вечер, уважаемая, – хриплым голосом сказал заросший, лохматый медведь в длинном зимнем пальто.

Они подсели ко мне втроем.

– Простите, но я не нуждаюсь в компании, – сказала я вежливо.

– Не исключено, что и мы тоже, королева ты наша, – сказал второй в меховой зимней шапке. – Так уж вышло, что мы тут живем. Пока тепло, конечно.

– Правда? Где? На этой скамейке? Втроем?

– Именно так, как вы, прекрасная королева, любезно заметили, – ответил человек в зимнем пальто. – Я с правой, а приятель – с левой стороны скамейки.

– А этот третий где? Снизу?

– Пожалуй, нет. – Он засмеялся. – Пока не знаем.

– Он с нами недавно.

– Приехал к сестре и заблудился.

– Бред. Ерунда какая-то. – Я посмотрела на них и поняла, что в мире подобных людей, наверное, нет таких вещей, которые не могли бы произойти. – Вы не можете ему как-то помочь? Проводить? Что вы за люди? Где эта сестра живет?

– Вот этого не знаем. Он не говорит.

– У него еще и проблемы с памятью.

– Мы пытаемся ему помочь, но не исключено, что он останется с нами.

Говоря это, они смотрели прямо перед собой и кивали головами в знак признания нелегкой судьбы этого человека.

– А чем вы, уважаемые, вообще занимаетесь? – спросила я. – Меня это всегда интересовало.

– Мы подобны буддийским монахам. Нет у нас вещей и желаний, наш разум чист и пребывает в безмятежном спокойствии.

– Нирвана, понимаешь!

– Извините, мы не представились. – Тот, что был в зимнем пальто, внезапно встал и низко поклонился. – Меня называют Генералом, потому что мой отец был военным.

– Меня называют Епископом, – сказал, поклонившись, тот, что в меховой шапке.

– Твой отец – священник?! – засмеялась я.

– Нет. Просто я из Епископска.

– А новый приятель?

– Назовем его Министром, – сказал Генерал. – Потому что он не сказал еще ни слова правды.

Я посмотрела на них. До чего же они были противные.

– А вы, уважаемая, может, проголодались? Давно в рядах бездомных? – спросил тот, что в зимнем пальто.

– Кто, я?!

Меня прямо в жар бросило! Кровь во мне закипела, и если бы я только могла встать и набить