Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

его кабинета на прикроватный столик. (Скоро папка обретет новый дом в коробке, спрятанной высоко в шкафу. Там хранились бесчисленные статьи о Лиле, включая последний номер журнала Vogue, обложку которого украшали Лила и Курт – «Фифа и ее философ»[32]. Он представлял, как однажды подарит ей свою коллекцию – признается, как Гэтсби признался Дейзи, что годами просматривал газеты в надежде ненароком обнаружить имя Лилы, – а затем увидит, как ее глаза наполняются благодарностью, когда она поймет, как преданно он любил ее все эти годы.)

Он поместил распечатанное письмо в конец, после всех заметок об их сеансах, после всех записей в дневнике, которые она ему присылала. Методично, обдуманно он перечитывал каждую, беспокойно постукивая каблуком, убеждаясь, казалось, в сотый раз, что замел следы. Он слегка поморщился из-за неточности отчетов о сеансах, которые отправил руководителю, изобилующих вводящими в заблуждение сведениями и ложью, призванными скрыть его давнюю любовь к Лиле Крейн. Он знал, что местами допускал промахи, но эти неосмотрительные микроошибки были безвредны, к тому же он был уверен, что они остались незамеченными. Наконец он задремал, как раз когда забрезжил рассвет, бумаги Лилы, отодвинутые в сторону, укрепили уверенность, что она все еще ничего не подозревает. В конце концов, это прямо следовало из ее вчерашнего письма, не так ли? Она любила его и прежде всего хотела абсолютно доверять ему; и он сделает все, чтобы не разрушить это доверие.

* * *

Наконец-то настал день их тайного побега – день, который, несомненно, станет лучшим в его жизни! Ибо он ознаменует единение его души с душой Лилы, сияющий огонь и свежесть которых были живым материалом, из которого создавалась мертвая красота книг.

День был жаркий – самый жаркий за все лето. Часы тянулись мучительно медленно, пока Джона ждал вечернего избавления, его кажущиеся бесконечными сеансы были окутаны сбивающим с толку туманом, и у него не было другого выбора, кроме как вслепую пробираться сквозь него, представляя себе Лилу: просыпающуюся этим утром с улыбкой на лице, думающую только о нем. Лилу, собирающую оставшиеся вещи, аккуратно складывающую коробки, маркируя их. Лилу, которая прощается с жизнью на Гудзоне и говорит новой жизни с Джо-ной: «Привет!». Лилу, которая мечтательно нежится в ванне (боже милостивый), насухо вытирается, наносит на кожу лосьон, вся фарфорово-розовая, волосы идеально взъерошены, яркая, сияющая и новая для сегодняшнего вечера, для него. (Он вытер вспотевший лоб и услышал ее голос – его звон, песнь цимбал – наконец-то говорящий ему, что она любит его: «Ты выглядишь так круто… Ты всегда выглядишь так круто».) Лилу, которая в какие-то моменты, возможно, поддается определенной нервозности – что простительно, даже понятно, потому что это был настоящий катарсис, решение, изменившее жизнь! – но быстро избавляется от любых сомнений, укрепившись в уверенности, что будущее, которого она хотела, будущее, которое уже наступило, может быть только с Джоной.

Весь день напролет он позволял себе мечтать, в каком-то смысле наслаждаясь этим процессом, все время добавляя, украшая каждым ярким перышком, которое попадалось ему на пути – ибо это было проявление его новой реальности, реальности, которую он, Джона Гэбриэл, заслужил по праву. Сегодня вечером он отдаст всего себя Лиле Крейн, и она сможет делать с ним все, что пожелает! Так с чего ему беспокоиться, что он ослеплен своей любовью?

Когда рабочий день, наконец, закончился и солнце медленно клонилось к западу, Джона принял душ и побрился, облачился в лучшую одежду, пересматривая каждый вариант в зависимости от того, какую реакцию это могло вызвать в ее таких любимых глазах, а затем пробрался сквозь безжалостную жару к pied-à-terre Лилы, где, как он предполагал, она с нетерпением ждала его.

В своей фантазии он представлял, как она потратила целый день на тщательное обустройство их нового жилища. Конечно, это все равно было бы несколько излишне – столько комнат для развития их многообещающих отношений! Но на этот раз в пространстве было бы ощущение тепла – мягкое, едва уловимое начало гнездышка. Возможно, она подобрала несколько букетов цветов, которые могли бы украсить комнаты своим радостным видом. Или заказала мясную нарезку и шампанское: легкий ужин перед их более интимным празднованием (он усмехнулся про себя, слизывая соль с губ). Он допускал, что, к сожалению, она, вероятно, не успела приобрести мебель, поскольку знал о ее делах в Монтоке, где она работала над завершением фильма, но, безусловно, должны быть какие-то постельные принадлежности, даже если это всего лишь пушистое одеяло, расстеленное на полу, в которое они могли бы спокойно завернуться, прижавшись друг к другу, уверенные в том, что наконец-то нашли настоящий дом.

Придя немного раньше, может быть, за двадцать минут до захода солнца, он вошел, на этот раз более уверенно (в конце концов, у него был ключ!); но, к его ужасу, дом по-прежнему был пуст. Когда он шел по коридору, затем вверх по лестнице, несмотря на теплый вечерний свет, пространство показалось странно неуютным. Не было никаких свидетельств того, что нога Лилы когда-либо ступала здесь, даже свечи были убраны. В пустоте дом больше походил на призрак, точно когда-то был наполнен историями, но теперь стоял бесплодный, напоминая ископаемое.

В голове Джоны промелькнуло воспоминание: лето после того, как он окончил Принстон. Берди совсем недавно умерла, и ему пришлось улаживать дела, паковать картины матери и несколько дорогих сердцу вещей, чтобы положить их на хранение, остальное продать по преступной цене, а затем выставить на продажу дом детства. После того, как тот был продан, Джона в последний раз прошелся по пустому помещению: чисто выметенному, перекрашенному, избавленному от всех воспоминаний. И, возможно, из-за того, что Берди не стало, в тот день он почувствовал, что его дом наполнен некой меланхоличной красотой. Он помнил, как у него возникло отчетливое, сверхъестественное чувство, что если он просто будет искать усерднее, то сможет найти ее, прячущуюся где-то там, но если сейчас сдастся и уйдет, то навсегда потеряет ее. Поэтому он задержался там, в опустошенном доме, надеясь еще раз ощутить присутствие матери, однако ничего не почувствовал – только сокрушительное осознание того, что теперь он совершенно одинок.

Теперь Джона на цыпочках крался по гостевому домику Лилы, убеждая себя, что имеет полное право все осмотреть, и тем не менее – по какой-то причине – он не мог избавиться от ощущения, что вторгся на чужую территорию. И снова у Джоны возникло отчетливое, тревожное ощущение, что он не полностью предоставлен сам себе. Он изо всех сил старался избавиться от этой нелепой паранойи. Что с ним было