Человек с одним из многих лиц - Макдоннелл Куив

— Привет, мам, я в порядке. Не обращай внимания на повязку, это просто… э-э… Трудно объяснить. Я вроде во что-то вляпался, но я разберусь. Со всем справлюсь. Я решил помочь медсестре, о которой упоминал пару недель назад, но ситуация стала немного… острой. Но со мной все в порядке. Во всяком случае лучше, чем с тем вторым парнем…

Пол стал думать, что сказать дальше. Он прекрасно сознавал, как глупо пытаться не расстроить мертвую женщину, но все же не мог заставить себя перейти к подробностям. Перед ним вновь мелькнуло улыбающееся лицо матери. По крайней мере он надеялся, что это именно она, поскольку у него не осталось ни единой ее фотографии. Он изо всех сил старался удержать ее в памяти, но ему казалось, что другие лица, другие улыбки и другие глаза проникают и загрязняют его воспоминания. Будучи подростком, он пытался научиться рисовать, но ни разу даже не приблизился к тому образу, который помнил. Заметив, что память стала напоминать рисунки, а не наоборот, он бросил это занятие. С тех пор каждую неделю он стоял здесь и пытался освежить постепенно тускнеющую картину.

Он больше не плакал, но не в том смысле, что ему стало легче. Это не было похоже на исцеление. Скорее на смерть. Второй из двух повторяющихся снов был чистым кошмаром. Пол просыпался в своей постели, и все вокруг выглядело совершенно обычным, пока он не скидывал с себя одеяло и не видел собственные пальцы ног, которые оказывались цвета серого гранита. Он пытался сдвинуть их с места, но не мог. А потом он моргал, и после пальцев точно такими же становились сами ноги. Протянув руку, он трогал их, и они были гладкими, как мрамор, и холодными, как лед. Отдернув руку, он замечал, что и кисть стала каменной. Окаменение постепенно распространялось по всему телу. Сон всегда заканчивался одинаково: ему отчаянно хотелось крикнуть, но не получалось вдохнуть. А потом он просыпался весь в поту.

Пол наклонился и осторожно положил пурпурный венок у основания надгробия.

— Увидимся на следующей неделе, мам.

Глава девятая

— К чему так нервничать?

Детектив-инспектор Джимми Стюарт, чье настроение было окончательно испорчено, поднялся на священную крышу, чтобы насладиться столь необходимыми ему тишиной и покоем. Ну и сигаретой, которую он «стрельнул» у дежурного сержанта Мойры Кларк. «Священной» крышу прозвали курильщики Национального бюро уголовных расследований, поскольку на ней можно было незаметно перекурить, насладившись видом как на автостоянку Главного управления полиции, так и на пару вольеров Дублинского зоопарка по соседству. По всеобщему мнению, вид многое потерял после того, как из одного из вольеров убрали жирафов, но по-прежнему значительно превосходил то, что можно было лицезреть из официально разрешенного места для курения. Поскольку «зона для курения» располагалась с подветренной стороны от мусорных баков и в прямой видимости из окна кабинета комиссара, посещали ее только безнадежно тупые или фатально нечестолюбивые сотрудники.

Прохладный воздух навевал мысли о скором снегопаде. Уилсон увязался за Стюартом на крышу, явно недооценивая, насколько искреннюю и тяжелую неприязнь питает к нему детектив-инспектор. Единственное, что могло сейчас развеселить Стюарта, — это зрелище того, как Уилсон ныряет вниз головой на красивые парковочные места. Впрочем, он с удовольствием прыгнул бы следом, ибо за завтраком многострадальная миссис Стюарт сообщила, что записалась вместе с мужем на уроки гончарного мастерства.

— Ты серьезно никогда не слышал о «Рапунцель»? — спросил детектив-инспектор Стюарт.

— О сказке?

— Какая, бл… — Стюарт почувствовал, как у него задергалось веко. — Это уголовное дело! Причем одно из известнейших в криминальной истории Ирландии.

Уилсон посмотрел на него бессмысленным взглядом, живо напомнившим Стюарту, каково это — быть отцом детей-подростков.

Стюарт тяжко вздохнул, прежде чем заговорить нарочито покровительственным тоном.

— Это случилось в 1985 году, когда Боно[20] увлекся Иисусом, Боб Гелдоф[21] — Африкой, а статуи Девы Марии двигались так часто, что было непросто застать их на месте[22]. И вот в самый разгар этого безобразия разразилась говнобуря, имя которой — «Рапунцель»!

— Честно говоря, я в то время еще даже не родился.

— Ты не родился и до Второй мировой войны, но «Гитлер» тебе о чем-то говорит? Чем ты занимался на занятиях по криминологии? Бесконечно пересматривал «Молчание ягнят»?

— Я ни разу не видел этого фильма.

— Да что за… Как ты вообще… Это же абсолютная классика! Ты что, вылупился из яйца шесть недель назад?

После этой фразы между ними повисло ледяное молчание, и ни один не хотел смотреть на другого. На разделявший их выступ присел голубь, но, поозиравшись, быстро смекнул, что оставаться здесь небезопасно.

Стюарт запульнул окурок за край карниза, о чем тут же пожалел. В «бычке» оставалось еще на ползатяжки, а другой сигареты у него не было, и купить он их не мог. Если многострадальная миссис Стюарт узнает, что он снова курит, то рак станет далеко не главной опасностью, угрожающей его жизни.

— Так вы собираетесь вводить меня в курс дела? — осторожно спросил Уилсон.

Стюарт задумался. Нравится ему это или нет, но их занесло в самую гущу событий, и Уилсону было бы неплохо знать хотя бы азы, чтобы понимать, в какой момент затыкаться. Впрочем, по мнению Стюарта, такой момент длился практически всегда.

— Ладно, детишки, усаживайтесь поудобнее — настало время сказки.

Стюарт поплотнее закутался в пальто, заодно обратив внимание, что Уилсон забыл прихватить свое. Если он будет тянуть с рассказом достаточно долго, то зимний холод окажет огромную услугу правоохранительным органам.

— Самое главное, что следует помнить о преступниках, — это то, что в большинстве случаев они не особо умны. В 1970-х годах ИРА[23] нуждалась в деньгах, чтобы финансировать свои бла-бла-бла, поэтому они грабили банки и почтовые отделения. Обычные порядочные преступники видели это и брали с них дурной пример, так что в скором времени любой дебил, способный проделать две дыры в бабе на чайнике, начинал воображать себя Джоном Диллинджером[24].

— Кем?

Стюарт закатил глаза и не стал отвечать на вопрос.

— Банков грабилось столько, что приходилось организовывать отдельные очереди для снятия средств под дулом пистолета. Но постепенно охрана налаживалась, у нас появились вооруженные группы быстрого реагирования и наблюдения. Несколько гурьеров[25] были показательно застрелены, и вся эта история с грабежами банков повторила путь прог-рока[26].

Вопрос о прог-роке явно вертелся у Уилсона на языке, но в конце концов он его отверг. Может, для него еще не все потеряно?

— Вокруг катились восьмидесятые — с характерными наплечниками и синти-попом[27], и у ИРА появилась новая забава — похищения людей. В те дни ты был никем, если террористы из «Шин Фейн»[28] не пытались тебя похитить. Догадайся, к чему это привело?

— Им стали подражать.

— Именно! Вскоре каждый начинающий бандит запасся веревкой и клейкой лентой, а многие полицейские в свободное время стали подрабатывать на охране богатых и знаменитых. В основном, конечно, богатых — красть знаменитых довольно глупо. Люди заметят, если пропадет Крис де Бург[29] — на улицы выйдут толпы.

— Пропадет кто?

— В данном случае ты почти ничего не потерял, — заметил Стюарт. — Так или иначе, но следует целая серия громких похищений. Одни срываем мы, в других похитители лажают сами, третьи приводят к ужасному исходу, но в большинстве случаев просто-напросто выплачиваются деньги. А потом появляется Сара-Джейн Крюгер, урожденная Крэнстон, прекрасная невеста некоего Дэниела Крюгера. Она единственная дочь и свет очей папочки Крэнстона, герцога Беркширского или что-то в этом роде — кузена и приятеля по охоте Ее Королевского Высочества Лиззи Виндзор собственной персоной. Дэниел — наследник состояния Крюгеров, семейства, купающегося в деньгах благодаря «честному» владению золотоносной жилой в Южной Африке, но и испытывающего недостаток репутации по той же самой причине. Это было в те времена, когда старый Нельсон Мандела — упокой, Господи, его душу — еще принимал посетителей на тюремных шахматных чемпионатах.