Еремей Парнов. Третий глаз Шивы - Парнов Еремей Иудович

– Я думаю!

– Адрес я положила в бумажник. Они живут возле самой биржи. Найти очень легко… Черный хлеб отдашь прямо в аэропорту. Наш представитель встречает каждый самолет.

– Я тебе обязательно позвоню. – Он крепко сжал ее руки. – Слышишь?

– Это же безумно дорого. – Она погладила его по щеке. – Лучше поезди по стране, сходи в театр и обязательно посмотри «Механический апельсин» Кубрика.

– Я все же позвоню, – с непривычной настойчивостью сказал он.

– Подумаешь, две недели! – Она беспечно тряхнула головой. – Не заметишь, как пролетит время.

– Мало ли что…

– Ерунда! Или ты боишься лететь, трусишка?

– Слушай, Мари, ты же знаешь тут всех?

– Более-менее.

– А таможенников?

– Кое-кого. Зачем тебе?

– Ты можешь сказать им, чтобы они ко мне не очень там придирались? – Он выпустил ее руки.

– Могу, конечно… но зачем? Кому ты нужен, глупышка?

– Ах, ты ничего не понимаешь, Мари! – Он губами взял сигарету из пачки. – Я же везу камни.

– Подумаешь! Ведь официально…

– Конечно. У меня даже письмо к начальнику таможни есть, но… Одним словом, если можешь, скажи им что-нибудь. Терпеть не могу, когда перетряхивают чемоданы!

– Не нервничай. – Она вновь провела рукой по его щеке. – Никому и в голову не придет перетряхивать твои вещи. Ты едешь в служебную командировку, везешь на выставку продукцию своей фирмы. Разве не так? А если тебя попросят все-таки открыть чемодан, то ничего страшного. Подумаешь! На самолет ты, во всяком случае, не опоздаешь. И вообще успокойся. А то волнуешься по любому поводу, словно и впрямь контрабанду везешь! – и засмеялась.

– Полагаешь? – Он торопливо закурил и посмотрел на часы. – Тебе, конечно, виднее…

– Хочешь, провожу до самого трапа? Меня пропустят. А с таможенниками я тебя просто-напросто познакомлю. Скажу: «Это мой муж». По крайней мере в очереди стоять не придется.

– Не надо. – Он швырнул недокуренную сигарету в урну. – Ты права, и никому ничего не надо говорить! Просто знай, что я тебя люблю.

– И я тебя.

– Я тебя очень люблю. И что бы ни случилось…

– Глупенький! – засмеялась она. – Ну иди, не томись… Выпей перед отлетом кофе и рюмочку коньяку. Это на втором этаже.

– Я позвоню тебе. – Он нагнулся за чемоданом.

– Попроси наших ребят. У них прямая связь с Шереметьевом.

– Ну вот… – Он потянулся к жене и, переложив чемоданчик из одной руки в другую, неловко поцеловал ее.

– Портфель! – напомнила она.

– Ах, да! – Он подхватил портфель. – Ну?

– До скорого, милый. – Она на миг прижалась к нему. – Когда будешь лететь назад, скажи пилоту, чтобы мне сообщили. Я тебя встречу.

Он молча проглотил слюну, затравленно улыбнулся и решительным шагом направился к регистрационному входу. Обогнув барьер из никелированных труб, он толкнул дверь ногой и боком протиснулся в ярко освещенный зал. Поставив вещи, оглянулся по сторонам.

Прямо перед ним находилась стойка с весами, у которой уже образовалась небольшая очередь, справа в глубине виднелись турникеты и застекленные кабинки с пограничниками, слева торопливо заполняли, стоя за конторками, какие-то листки пассажиры.

Марк Модестович несколько растерялся, но быстро сообразил, что надо делать, и остановился у ближайшей конторки, несколько потревожив тощую и длинную, как жердь, леди с мохнатой шавкой на поводке. Женщина в белом халате, сидящая за столиком санэпидемконтроля, неодобрительно косилась на не в меру резвую и голосистую собачонку. Чужой и далекой предстала перед Марком Модестовичем очередь у багажных весов, надменная дама в долгополой безрукавке с ее противной лупоглазой собачкой, даже вполне будничная докторша за столом. Промелькнула мысль послать все это куда-нибудь подальше, пока не поздно, пока не сделан последний решительный шаг…

Он нашел в одном из отделений отпечатанный на русском языке бланк и, обмакнув казенную со скверным пером ручку, принялся заполнять декларацию. Фамилия, имя, отчество, гражданство и пункт следования, советская и иностранная валюта, оружие – тут все предельно ясно и просто. Банковский чек, мелочь на дорожные расходы, пара красных десяток… Остальное – нет, нет и нет. Драгоценностей тоже нет! Разве можно считать драгоценностями выставочные образцы? Синтетическим путем полученные кристаллы?

Значит, так: паспорт, билет, справка из Внешторгбанка и письмо в шереметьевскую таможню на бланке НИИСКа – все на месте.

Помахивая декларацией, чтобы поскорее просохли чернила, зажав в одной руке и чемодан и портфель, Сударевский встал в очередь. Изящные, но несколько бестолковые девицы в форменных синих жакетах слишком долго, как показалось ему, оформляли билеты и постоянно что-то путали. Не лучше были и пассажиры. Галдели на разных языках, отвлекали девиц от работы бесконечными расспросами, спорили относительно ручной клади. Но очередь, как ни удивительно, все же двигалась. То и дело пружинно вздыхала платформа весов, и упругая черная стрелка с легким звоном отскакивала к нулю, когда здоровый мужик в комбинезоне снимал очередную порцию чемоданов, саквояжей и ящиков. Он не принимал участия в оживленном разговоре на посторонние темы и, не теряя времени даром, аккуратно привязывал бирки, выстраивал багаж в линию.

Но и он раздражал сегодня Марка Модестовича. Чем? Трудно сказать. Быть может, непривычной своей деловитостью, от которой хотелось бежать. Быть может, просто затрапезным комбинезоном, который так не шел к окружающему бомонду.

Наконец настала минута, когда Сударевский, получив квитанцию на чемодан и ярлык с надписью «incabin», который следовало надеть на ручку портфеля, перешел вдоль стойки к таможенному контролю.

Его встретила хрупкая миниатюрная красавица с пышными золотисто-рыжими волосами (элегантная униформа и золотые звезды в петлицах удивительно шли ей). Она приветливо улыбнулась и взяла у него декларацию.

– Извините, – мягко сказала она, возвращая листок, – прочерк делать не полагается; следует писать: «нет, нет, нет» – и подвинула шариковую ручку.

– Сейчас, сейчас! – засуетился Сударевский и, надев очки, принялся подправлять декларацию.

– Укажите ваш чемодан, – осведомилась между тем таможенница.

– Вон тот, клетчатый. – Марк Модестович показал пальцем. – С левого края.

– Хорошо. – Она изящно наклонилась и поставила на торце меловой крестик. – Больше ничего нет?

– Только портфель. – Сударевский с готовностью водрузил его на стойку. – У меня письмецо для вашего начальства.

– Справка на валюту есть?

– А как же! – Он торопливо раскрыл паспорт, в котором лежала бумажка из Внешторгбанка.

– Спасибо, не надо. – Она вновь одарила его профессиональной улыбкой кинозвезды. – Раскройте, пожалуйста, портфель.

– Как? – сразу не понял Сударевский. – Портфель?.. Ах, раскрыть! – Трясущимися руками он отстегнул замки. – Вот…

– Что у вас там?

– Да так… пустяки разные, служебные материалы.

– Выложите, пожалуйста, все на стол.

Он стал выгребать из портфеля нехитрые свои пожитки: две бутылки «Столичной», носовые платки, полиэтиленовый пакет со значками, полдюжины расписных матрешек, завернутую в кальку буханку черного хлеба, папки с бумагами, носки и электробритву.

Ему казалось, что это длится бесконечно долго и движения его чудовищно замедленны, как у космонавта на лунной поверхности. В действительности же он опорожнил портфель за какие-то секунды, стремительно, судорожно.

Золотоволосая красавица, казалось, не обращала на него никакого внимания, смотрела себе под ноги, то ли обдумывая что-то свое, то ли любуясь лакированными туфельками. К его вещам она даже не прикоснулась.

– Готово? – Она точно очнулась от зачарованного сна. – Так, так… Что внутри? – и показала глазами на черный пластмассовый футляр.

– Я же вам говорю! – зачем-то осерчал Марк Модестович. – Образцы это! В письме все сказано!

– Синтетические кристаллы? – Она мельком глянула на бумагу. – Покажите их мне, будьте любезны.