Приключения Шерлока Холмса. Возвращение Шерлока Холмса - Артур Конан Дойль

движением вскочил на ноги, как человек, принявший решение, и пошел к себе в спальню. Вскоре оттуда вышел щеголеватый мастеровой с козлиной бородкой и несколько развязными манерами. Прикурив от лампы глиняную трубку, он взялся за ручку двери.

– Я скоро вернусь, Уотсон, – сказал он и исчез во мраке ночи.

Я понял, что мой друг начал кампанию против Чарльза Огастеса Милвертона. Но мне и во сне не могло присниться, что из этого выйдет.

Несколько дней подряд Холмс выходил из дому во всякие часы в этом наряде, но, кроме того, что он бывает в Хемстеде и не теряет времени зря, я ничего не знал о его деятельности. Наконец в один ненастный вечер, когда за окном неистовствовала буря, он вернулся домой и, сняв свой костюм, сел перед огнем и от души рассмеялся.

– Вы ведь не замечали, Уотсон, за мной матримониальных наклонностей?

– Не замечал.

– Так знайте, я обручен.

– Дорогой друг! Поздра…

– Невеста – горничная Милвертона.

– Господи помилуй, Холмс!

– Я должен был собрать о нем сведения.

– И вы зашли слишком далеко?

– Это было необходимо. Я лудильщик по имени Эскот, и дела мои процветают. Каждый вечер мы гуляли и беседовали. О Боже! Эти беседы! Однако же я добился, чего хотел. Я теперь знаю дом Милвертона как свои пять пальцев.

– Но девушка, Холмс!

Он пожал плечами:

– Ничего не поделаешь, милый Уотсон. На очень уж крупную дичь охота. Но я с удовольствием могу сообщить вам, что у меня есть соперник, который тут же займет мое место, как только я покажу спину. Какая роскошная ночь!

– Вы любите такую погоду?

– Это то, что мне надо. Я намерен сегодня ночью, Уотсон, залезть в дом Милвертона.

У меня даже дух захватило и мороз побежал по коже – с такой непреклонной решимостью проговорил он эти слова. Подобно тому, как молния среди ночи освещает на один миг малейшие детали обширного ландшафта, я мысленным взглядом окинул все результаты, могущие произойти от такого поступка, – поимка, арест, почтенная карьера, оканчивающаяся позором, лучший мой друг в руках отвратительного Милвертона.

– Ради самого неба, Холмс, одумайтесь! – воскликнул я.

– Дорогой друг, вы ведь знаете, я не люблю опрометчивых поступков, я все хорошо взвесил и никогда бы не пошел на такую опасную меру, если бы имелся другой выход. Посмотрим на дело трезво. Вы, я полагаю, допускаете, что с точки зрения моральной мой замысел оправдан, я совершу преступление только в глазах закона. Ограбить дом Милвертона – это не более чем отобрать у него силой записную книжку. А в этом вы сами были готовы помочь мне.

Я подумал.

– Да, – сказал я, – поступок нравственно законен, раз наша цель – взять только то, чем Милвертон пользуется для незаконных целей.

– Именно. А раз поступок с моральной точки зрения законен, остается только личный риск. Но истинный джентльмен не должен думать о риске, когда женщина так отчаянно нуждается в его помощи.

– Вы очутитесь в ложном положении.

– Это и есть риск. Я не вижу иного способа получить письма. У несчастной леди нет денег, а среди ее родных нет ни одного человека, которому она могла бы довериться. Завтра последний день, и, если мы не добудем писем сегодня ночью, этот негодяй сдержит свое слово и погубит ее. Поэтому я должен или все предоставить судьбе, или сделать этот последний ход. Между нами говоря, Уотсон, это своеобразная дуэль между Милвертоном и мною. При первом обмене ударами, как вы видели, перевес был на его стороне, и моя репутация и чувство собственного достоинства требуют, чтобы я продолжил ее.

– Мне это не нравится, но, видно, так должно быть, – сказал я. – Когда мы отправляемся?

– Вы со мной не пойдете.

– В таком случае и вы не пойдете, – возразил я. – Даю вам честное слово (а я никогда в жизни не нарушал его), что сейчас же найму кеб, поеду в полицию и выдам вас, если вы не возьмете меня с собой.

– Вы не можете мне помочь.

– Почем вы знаете? Неизвестно, что случится. Как бы там ни было, мое решение неизменно. Не вы один обладаете чувством собственного достоинства и дорожите своей репутацией.

Холмс сначала казался раздосадованным, но теперь лицо его прояснилось, и он хлопнул меня по плечу:

– Ладно, дорогой друг, пусть будет так. Мы много лет жили в одной комнате, и нечего под конец менять традицию. Если не повезет, будем вместе делить камеру. Признаюсь, Уотсон, я всегда думал, что из меня вышел бы замечательный преступник. И вот наконец такая блестящая возможность!

Холмс вынул из ящика аккуратный кожаный футляр и, открыв его, показал мне несколько блестящих инструментов.

– Это первоклассный, последнего изобретения воровской набор, в нем никелированная фомка, алмаз для резания стекла, отмычки и все новейшие приспособления, требуемые прогрессом цивилизации. Вот также потайной фонарь. Все в порядке. Есть у вас бесшумные башмаки?

– Да, есть. Башмаки для тенниса с резиновыми подошвами.

– Прекрасно. А маска?

– Могу сделать пару из черного шелка.

– У вас, я вижу, врожденная склонность к таким вещам. Очень хорошо; делайте маски. Поужинаем перед уходом чем-нибудь холодным. Теперь половина девятого. В одиннадцать мы доедем до Черч-роу. Оттуда четверть часа ходьбы до Аплдор-Тауэрс. Начнем работать еще до полуночи. Милвертон спит крепко и всегда ложится в половине одиннадцатого. При удаче будем дома в два часа с письмами леди Евы в кармане.

Мы надели фраки, чтобы иметь вид людей, возвращающихся из театра. На Оксфорд-стрит мы наняли кеб и доехали до Хемстеда. Там мы рассчитались с извозчиком и, застегнув доверху пальто, потому что было очень холодно и дул пронизывающий ветер, пошли вдоль Хиса.

– Это дело деликатное, – сказал Холмс. – Документы находятся в кабинете Милвертона. Заперты в сейфе. А кабинет примыкает к спальне. Но у него, как у всех толстяков, не жалующихся на здоровье, прекрасный сон. Агата (так зовут мою невесту) говорит, что ее хозяина пушкой не разбудишь. У Милвертона есть секретарь, который ему очень предан. Днем он никуда не выходит из кабинета: вот почему мы пошли ночью. Дом охраняет злющая собака, спущенная с цепи. Но я в последние два вечера приходил к Агате поздно, и она стала запирать ее. А вот и дом. Вот тот большой, в глубине сада. Пройдем в ворота, теперь направо между лавровыми кустами. Я думаю, пора надеть маски. Видите, ни в одном окне нет света. Все идет прекрасно.

Надев маски и превратившись в настоящих разбойников, мы прокрались к безмолвному, мрачному дому. Вдоль одной его стороны была крытая