Особые обстоятельства - Инна Рудольфовна Чеп

соседкой поговорил, другом его и…

Договорить парнишка не успел. На улице раздался дикий визг, а потом крик:

— Убили!!! Уби-и-и-ли!!!

Крик на мгновение смолк, а затем женщина заголосила снова:

— Батю-ю-юшки-и! Уби-и-и-ли-и!!!

Вито, повинуясь кивку сыщика, выскочил в коридор первым: показывать в этом лабиринте мелких комнат прямую дорогу.

— Ой, уби-и-и-ли-и! — разносилось дальше по улице.

Глава 5. Мертвые и живые

У кровати убиенного столпились доктор с помощником, представители правопорядка, любопытные соседи и даже один газетчик.

— А вы что тут делаете? — спросил Димитрий последнего.

— Так это наш, — развел тот руками. — Нежелан Коготь.

— Коготь? — заинтересовался сыщик.

— Ну так назвался, — пожал плечами мужичишка. — А так он Нежелан Летнь. Но статьи пишет под именем Коготь.

— А о чем статьи?

— Так о разном. Что найдет, о том и пишет.

— А об убийствах писал?

— Конечно, писал. Все писали.

— А у вас тут одна газета?

— Обижаете! — гордо вздернул нос газетчик. — Две! Но у нас парни пронырливее, чем в "Событиях".

— А вы, простите?

— Мы — "Известное и неизвестное"!

— Да отойдите же! — закричал выведенный из себя доктор. — Он сейчас задохнется!

— Кто? — воскликнула пышнотелая хозяйка доходного дома. Та самая, что полчаса назад завывала на улице.

— Покойник!

Люди отпрянули. Квартальный и сыщик из местных вывели любопытствующих из спальни, стали у дверей. Плюгавый газетчик тоже исчез в неизвестном направлении.

— Так он живой? — спросил Димитрий доктора. Тот кивнул.

— На данный момент вполне. — Сид Угрь посмотрел на поднявшую шумиху женщину. — А с чего вы решили, что он мертв?

— Да как же! Он же два дня уже как не выходил отсюда! А его всегда не бывает дома! Всегда! Носится повсюду, носом своим вынюхивает, где какой скандал! Работенка-то паскудная какая — грехи чужие высматривать да сплетни печатать! Так вот, захожу, вы не подумайте, я порядок проверить! Я за порядком в своем доме слежу! Вот захожу, смотрю — а он лежит! Я перепугалась, но подумала, что спит. Вышла. Захожу вечером — а он опять лежит! А сегодня захожу, пора пришла ему за квартирку-то платить! Тормошу, тормошу, а он не отзывается! Тут-то я вспомнила, что об убийствах писали, и перепугалась. Какой ужас! Какой убыток!

Доктор поморщился, Димитрий сдержался.

— Как же ж хорошо, что жив! — причитала тем временем женщина. — Я ж так рада! А скажите, — обратилась она к доктору, — Сильно он плох?

Сид Угль заскрипел зубами и вышел из комнаты. Хозяйка доходного дома проводила его изумлённый взглядом.

— А…

— Да, плох. — Дарьян говорил уверенно, но негромко. — Есть подозрения на внутренние повреждения. Сломаны ребра. Вы не могли бы выйти, здесь и так дышать нечем?

Комната действительно была слишком узкой. Маленький стол у стены, на нем — таз с водой и глиняный графин, над ним — круглое зеркало с отколотым краем. Стол побольше — у окна, на нем письменные принадлежности, старые газеты. Рядом сундук, служащий и стулом, и шкафом. Да кровать в углу, на которой лежал молодой человек настолько бледный, что его действительно можно было принять за покойника. В комнате было душно. И казалось, она наполнена чем-то… чем-то… неуловимым, многочисленным, тяжёлым… и впрямь тяжело дышать.

— Давайте выйдем? — Димитрий взял под локоток хозяйку и вывел из спальни газетчика.

В коридоре толпились люди. Что-то говорили, ещё больше думали, их было много, от них было много шума, невыносимо.

Димитрий отпустил женщину. Поспешил к лестнице. Понимая, что не успевает до двери, юркнул под скрипучие ступени.

И там его накрыло.

* * *

"Молоденький какой! Жалко-то как!"

"Нет, ну а деньги? Плату я с кого собирать буду? А если вообще помрёт? У него небось и в вещах ничего ценного нет, одни бумаги, а сколько та бумага стоит? Тьфу!"

"Так нужна труповозка или нет?"

"Туда и дорога! Выкормыш порока!"

"А сколько стоят его те статейки про вена? Точно уж не мало! И куда деньги девает, в такой конуре живя?"

Зависть. У нее кислый привкус и грязно-зеленый цвет. Она вязкая, потому что навязчивая. С ней можно пробовать бороться, но маленькое зёрнышко непременно останется где-то в складках души. Если за него потянуть… Впрочем, иногда и тянуть не надо, само растет.

Злоба. Злоба она красного оттенка, но будто с примесью коричневого. Злоба — порошок, что приправит любую мысль, она соленая, разъедает каждую царапину, умножая боль. У нее всегда есть причина, но по большей части придуманная, под которой, за семью полупрозрачными покрывалами из тончайшей паутины слов кроется истинное зерно ее, совершенно отличное от декларируемого.

Жалость… Перемешанная с гордыней… У нее…

Чужие эмоции осыпались пеплом. Пепел сложился в неподвижную круглую озерную гладь. И в нее можно было заглянуть.

В маленькой комнате остались двое: Дарьян и Нежелан. Дарьян ругался, закутывая бледное тело в бинты практически с шеи до паха. Пришедший в себя "покойник" до крови кусал губы и терпел.

— Это не обычные повреждения, — сказал помощник доктора, обращаясь к больному. Тот молчал.

— Они наводят на очень интересные мысли.

— Что ты хочешь? — прямо спросил газетчик.

Дарьян хмыкнул.

— Не поверишь. Ничего.

— Почему?

По одному голосу было понятно, что Нежелан действительно не поверил.

— Писать сплетни — не самая плохая работа. Есть хуже. По итогу, мы неплохо устроились, тебя, расторопного и говорливого, пригрел редактор Маль, меня — бездетный доктор. Все лучше, чем сдохнуть на улице от голода или болтаться на верёвке за воровство, правда?

В комнате повисло искрящее молчание.

— Я никому не скажу, — пояснил Дарьян. — Но не просри свой шанс, Нежелан. Если попал в какой капкан — хоть ногу отгрызи, но вылезай. На улицах бегает много бездомных мальчишек, но повезло именно нам с тобой, было бы глупо все порушить самим. Выздоравливай. На этом все.

И вправду все: Дарьян стал собирать инструменты в медицинский саквояж.

Газетчик наблюдал за этим с некоторой отстраненностью, но когда ученик доктора встал, не выдержал и сказал:

— А я тебя не помню.

— Я бы тоже хотел все забыть, — сообщил Дарьян. Помолчал какое-то время, застыв у кровати больного неподвижной статуей, но потом всё-таки добавил: — Ты был с Вихрастым, я — с Косым. Они все делили на окраине какие-то гнилые хаты с дырявыми крышами. Хотя в дождь и мороз там было ещё хуже, чем под мостом. Так что неудивительно, что ты не помнишь. Мы не были друзьями.

Дарьян поднял саквояж и направился к выходу. Чужой голос застал его уже на пороге.

— Зато я вспомнил трогательную историю "ученичества". Доктор брал троих детей с улицы.