Голос крови - Олег Юрьевич Рой

Как будто интересно ей было: согласится новичок переложить ответственность на старших или попытается что-то сам предпринять. Костик не верил ни в какую телепатию, но сейчас готов был собственные ботинки прозакладывать за то, что взгляд Наташин он прочитал верно. И осторожно предположил:

– Так, может, они эту камеру уже сами нашли?

– Вряд ли, – угол нежного рта едва заметно дрогнул, но мысль свою девушка пояснила. – Выходов у парка сколько? Нет, ясно, что в итоге по всем пришлось бы пройти. Но лишнюю работу делать – дурних нема, время дорого. Ну что, звонить?

– Не, погоди, – остановил ее Костик. – Дай я сам туда сперва схожу разузнаю. А то вдруг это муляж, буду дурак дураком. Ну и время они потеряют, ты ж говоришь, время дорого. А мне сбегать две минуты.

– Тоже верно, – девушка посмотрела на него не только не сердито, но почти уважительно. – И попробуй договориться, чтоб записи выдали. Может, тебе в итоге еще и поощрение какое выпишут.

– Да ладно, поощрение, – смутился Костик. – Пацана бы найти. Ужас какой-то, у меня в голове не укладывается. Не, я читал, что педофилы…

– Ты пока погоди пугаться-то, – перебила Наташа. – Во-первых, это работе мешает. И эмоции, и предвзятость. Почему сразу «педофилы»? Они ж все более-менее на учете. Да и маловат пацан-то, педофилам все-таки постарше подавай.

– А кто ж тогда?

– Да мало ли! Баба какая-нибудь ревнивая. Или свекровь. Ну то есть семейные какие-то разборки.

– Семейные? – он вытаращился в изумлении: про то, что похищение мог организовать кто-то «свой», ему и в голову не приходило.

– Можно подумать, ты никогда не слышал, как свои же друг у друга детей воруют.

– Слышать-то слышал, но… Я подумал… у нас в классе придурок был… кошек ловил и… даже вспоминать тошно, мы ему сколько раз рыло чистили, а он не унимался. И таких ведь немало.

– Встречаются, – Наташины глаза сверкнули так, что если бы сейчас поблизости оказался один из таких… придурков, гореть бы ему синим пламенем. – Ты думаешь, кому-то наскучило баловаться с кошками, и он решил, что дети – забавнее?

Лицо девушки закаменело так, что ответить Костик не решился. Но она вдруг встряхнула головой:

– Да ну, бред. Тетка же была. А тетки – это совсем другая история. У моей сеструхи свекровь… ай, ладно. чего время терять.

В черном квадратике опять мигал зеленый человечек – кнопку Костик нажимал уже третий раз. Давно надо было бежать к этой автозаправке! Пока он тут лясы точит, похищенный мальчишка… кто знает, что с ним сейчас?

Но прежде чем идти через дорогу, он обернулся:

– Наташ, а вы… вы мороженое любите?

– Фисташковое, – сообщила она совершенно невозмутимо.

– А такое бывает? – почему-то растерялся он. – Это ж орехи вроде.

Господи, она ведь только посмеется! Подумает – что за деревенщина. Но Наташа глядела, хоть и насмешливо, но по-доброму. И не уходила! Наоборот – дошла с ним до самого перехода, пусть это и всего метров пятьдесят, но все-таки!

– Можешь мне не «выкать», – сказала она вдруг, – а то я чувствую себя старухой. Тебе сколько годиков-то, рядовой Носиков?

– Двадцать два.

– Ровесники, значит. А такое ощущение, что я тебя на десять лет старше, ей-богу. Откуда ты такой… не обижайся. Ладно, пойдем вместе, а то мало ли кто там командует. Некоторые нос задирают, пальцы гнут. Ты ж рядовой, считай, ноль без палочки, даже Туча тебя солиднее. Да не куксись, это все временное. Ты думаешь, ты сопливый и ничего не понимаешь и не умеешь? Про семейные разборки даже не подумал, переживаешь чуть не слезы из глаз. Не куксись, говорю! Сама такая была. Поднимешься. Еще и в академию поступишь.

Она говорила с ним, как, наверное, разговаривала со щенками в питомнике. И это было совсем не обидно! Наоборот!

– Ну… я вообще-то хотел, только…

– Не дрейфь. Камеру ты ж углядел. И сообразил, как действовать.

– Это не я сообразил, это вы… ты мне подсказала.

Наташа засмеялась.

– Шагай. Как потопаешь, так полопаешь – основное правило службы. И это не про заработок.

* * *

– Не возражаешь?

– Конечно, – улыбнулась Арина.

Надежду Константиновну Яковенко, старейшего следователя подразделения, знаменитую своей профессиональной памятью, за глаза называли, разумеется, Крупской. У Арины и мысли не мелькнуло возразить. Хоть и непорядок – врываться во время допроса, но это же не кто-нибудь, а Надежда Константиновна! Если пришла, значит, так надо. Да и вообще: когда в деле не видно ни одной – хоть какой-нибудь! – зацепки, за соломинку хватаешься. А Крупская – не соломинка, а целый спасательный плот.

Эля глядела на «плот» с явным испугом. Хотя ничего пугающего в Крупской не было. Коренастая, но, несмотря на возраст, не грузная, она немного хромала, подшучивая сама над собой, дескать, это напоминание: никогда ни на кого не надейся. Тогда, давным-давно, опера недостаточно внимательно осмотрели подвал «долгостроя», и злодей, схоронившийся в одном из закоулков, захватил Наденьку в заложники. Вырвавшись из смертельной хватки, она даже слова операм не сказала – с кем не бывает, всего не учтешь. Но хромоту свою берегла как кто-то, быть может, бережет серебряную медаль. Или даже бронзовую: первые места в той гонке взяли другие, но ты – научился побеждать.

Коротко стриженые волосы облегали голову Яковенко плотной шапочкой, напоминая парик. Или скорее шлем. Старый, потертый, так что из-под серебра там и сям проглядывала медь. Но, конечно, все было наоборот: сквозь когдатошнюю «медь» проступало «серебро» седины.

– Тебе там опера свидетелей натащили, – кивнула она в сторону двери. – Шайдарович велел помогать, чем кто может. Да мы и так бы… Может, мне с не особо перспективными по…

Прервав начатую фразу, дверь кабинета распахнулась с такой силой, что непонятная, доставшаяся по наследству от прежнего владельца кабинета конструкция из палочек и шариков пришла в движение: дзинь, дзинь, дзинь.

Влетевший в распахнутую дверь мужчина был коротко стрижен, невысок и худ. Или скорее жилист. И вообще казалось, что его не родили когда-то, а – построили. Или точнее – сделали. В мастерской, где пахнет маслом и резиной, где на полу там и сям поблескивают металлические опилки, а из-за мотка почти черного стального тросика торчит, как гигантский собачий нос, непонятная железная штуковина.

И еще явившийся обладал голосом. Проникновенным, как рычание вгрызающейся в заготовку дисковой пилы, и гулким, как удар кувалды в днище пятидесятилитрового казана. И он этим голосом – орал:

– Небось с другими мамашками языками зацепилась? Или не с мамашками? Может, на бегуна какого загляделась?

Эля съежилась на стульчике, сгорбилась. Но в