Кровь в наших жилах - Татьяна Лаас

как старший Юсупов, как император Павел, как Волков и его супруга.

Дашков нахмурился и внезапно сказал, завершая свои руны:

— Михаил… — он тоже его впервые назвал по имени, без отчества. — Отец тебя очень любил — твою душу запачкать он не дал. Силен был князь.

— На Анастасию его уже не хватило.

Дашков пожал плечами, направляясь в дальний угол речной заводи — как раз напротив Саши. Земля противно хрустела все время, что он шел. Илья не сдержался и скривился от звуков.

— Иногда люди творят зло не потому, что запачканы такой вот поганью, а просто так воспитаны. Не везде надо искать инфернальные миазмы.

Саша вмешался — он не хотел, чтобы Лизина душа страдала хоть на миг больше, чем нужно:

— Вот с миазмами давайте поканчивать. Хватит мир калечить. Хватит уже случайных жертв.

Саша первым показал пример — зажег на своих ладонях огонь. Тот разгораться не хотел. Он срывался с пальцев и… все. Он тлел и гас даже на хрупких, высохших сосновых иголках. Он загорался на рунах и тут же гас, несмотря на их подпитку эфиром. Он летел куда угодно, кроме заводи. Огнь был против. Ему явно не нравилось, что кто-то вмешивается в его игру. Только маги были упорны. Распределившись по всей границе искалеченного мира, они жгли и жгли, до изнеможения, до мушек перед глазами, до закипающих эфирных каналов. И Огнь сдался.

Где-то в небесах заухала, ожила сова. Чуть чирикнула дальше сумасшедшая неспящая птица. Где-то тяфкнула лиса. Заплескалась рыба в реке. И огонь прорвался за вешки, полыхнувшие белым пламенем, словно помогая.

Махом сгорали сухие травы. Рогоз горел, дымя и воняя мертвечиной. Деревья распрямлялись в пламени и с треском сгорали почти дотла. Только корни, торчащие из земли, и оставались. Трещал лед Нави. Гудело и сыто пело пламя. Хрупкие жучьи панцири взрывались и взлетали вверх, послушные проснувшемуся не вовремя ветру. Кости со стоном боли исчезали в огне. Ему приходилось возвращаться и возвращаться обратно, чтобы доглодать кости до конца, до пепла, до пустоты.

От гари нечем было дышать. Пламя ярилось, пламя кипело от гнева и боли мужчин. Они не успели спасти ту, которую были должны.

Робко светало.

Кромеж наконец-то послушно открылся над заводью, впитывая в себя вонь Нави и унося прочь черную, застывшую кусками воду Перыницы.

Пепел еще крутился в воздухе, но гореть уже было нечему. Полыхнули последний раз змеиные глазницы, и вешки обуглились, падая на землю.

В берег робко ткнулась, как глупый кутенок, обычная, теплая, исходящая паром вода Перыница.

Ноги дрожали и не держали. Саша без сил опустился на землю, отойдя за руны Кирилла. Даже тут земля была обжигающе горячей и спекшейся до плотной корки. Дожди еще не скоро размоют её. Рядом сел, размазывая рукой по лицу пепел и пот такой же усталый Алексей. Илья привалился спиной к сосне и закрыл глаза. Кажется, он потерял сознание.

Дашков опустился рядом на корточки, толкая Илью в бок:

— Эй, приходи в себя…

— Я в порядке. Не мешай, Кирилл. — возмутился тот.

С треском падали обгоревшие деревья, росшие вдоль исчезнувших в пламени вешек. Эти деревья тоже не хотели жить. Искры снова разгорались, и опять танцевал на мертвой поляне огонь. Тут столетия ничего расти не будет, хоть трещины Нави и закрылись.

Михаил с мрачным видом ходил по пеплу, ногой его вороша, словно что-то искал. Потом он внезапно полоснул по запястью кинжалом, отворяя кровь.

Алешка вскинулся:

— Сбрендил?!

Пришла Сашина очередь хватать его за руку и осаживать:

— Это его земля. Он в своем праве. Так хоть жизнь сюда вернется.

— Выгоришь — я тебя в полицию пристрою, — пробормотал Алексей, сдаваясь. — Опыт уже есть — на Сашке натренировался таких вот безнадежных пристраивать.

Миша, окропляя кровью воду Перыницы, признался:

— Я дар колдовской верну. Стану Волковым по праву.

Дашков еле сдержал зевок. Пепел забился в горло, и Кирилл принялся оглушительно кашлять:

— …Да вашу ж мать! Я что хотел сказать… Я тебе помогу. У нас в университете есть парочка сильных колдунов — помогут перенести дар… С младшего Мурова, я правильно понял?

— Угу. Старший при мне будет — он согласился нести бремя проклятья.

Алешка пробормотал, опять пытаясь вытереть лицо — пот разъедал глаза:

— Это получается… Теперь неприятностей будет больше?

— Почему это? — обиделся Миша. Он себя неприятностью не считал.

— Еще теперь за твоим серым хвостом следить придется.

Саша молчал, не вмешиваясь в перепалку. Так было проще отвлекаться от мысли, что он идиот и надо было рискнуть, как Алешка. Хоть воспоминания остались бы. О ней. О её сладких, пропахших земляникой губах, о её руках, которые зарывались в его волосы и перебирали прядки. О ней. О той, кого он так и не узнал до конца.

Илья тихо сказал:

— Земляникой пахнет.

— Ха! Я лишь гарь чую, — проворчал Иван.

Кирилл ему поддакнул:

— Глюки. Надышался чего-то.

Алексей шумно вдохнул, закашлялся и выругался:

— Да ну вас! Какая земляника… Зима!

Он не был тогда в охотничьем домике, когда Соколов просил Лизу не спешить на службу. Саша улыбнулся, чувствуя себя почти сумасшедшим:

— Земляникой действительно пахнет. А кому не пахнет — тому и не положено. Я Лизу три раза терял.

— Опаньки, с ума сошел? — Под ребра тяжело вошел Алешкин локоть. — Два раза было только…

Саша принялся загибать грязные, черные от пепла пальцы. Те, кстати, откровенно тряслись — не от усталости, а от страха, что он все неправильно понял и тихо сходит с ума:

— Вдовий мыс в сентябре. Он же в ноябре. И сейчас. Больше я её никогда не потеряю.

Миша подошел к нему и протянул руку:

— Вместе будем ждать.

Саша подтвердил, что услышал его слова, сцепляя ладони в рукопожатии. Иван тоже подтянулся и хлопнул своими пальцами поверх их:

— И я буду ждать и верить.

Даже Кирилл подошел, чуть хромая:

— И я.

Ладонь Ильи легла последней:

— Я обещал, что буду с ней рядом. Я дождусь.

Алешка положил свою ладонь сверху:

— А я что, рыжий?

Это была глупая, заезженная шутка, но и её хватило, чтобы рассмеяться.

Алексей задрал голову вверх и заорал в небеса:

— Дедушка леший!

Саша тихо сказал:

— Не мешай ему. Он сильно занят.

В это надо верить. В то, что он смог помочь там, где не справились они.

Год. Два. Три. Он будет ждать. В конце концов они все умирали и вернулись. Они живучи, как тараканы — так про них говорят.

Она вернется. Напитается сил и вернется. Даже если забудет про него