Тайна старого городища - Константин Мстиславович Гурьев

говорить не стану, но, например, домик во Франции был построен людьми, переехавшими в эту местность лет за двадцать до того, как вспыхнула Французская революция. А в этой местности в августе и сентябре тысяча семьсот восемьдесят девятого года, когда крестьяне просто-напросто уничтожали помещиков и их усадьбы, время Большого террора, была отмечена наибольшая активность крестьян. Убивали не только помещиков-аристократов, но и всех, кто им служил, включая таких же крестьян, как и сами нападавшие.

— И какие у вас подозрения? — уточнил Пономарев.

— «Подозрения» — слишком сильно сказано, — усмехнулся Гридин. — Для подозрений мало данных. Но вот, например, такой же домик в Польше находится на территории, которая в прежние времена относилась еще даже не к Германии, а к Пруссии и находилась неподалеку от территории, принадлежавшей России. И построили его люди, пришедшие откуда-то, сразу после того, как Наполеона погнали из России, исчезли в те дни, когда вспыхнуло польское восстание тысяча восемьсот тридцатого года. Так что…

— Версия массового воздействия?

— Не исключаю, — кивнул Гридин. — Это ведь иллюзия, будто большая политика делается в белых рубашках. «Там», — он ткнул пальцем вверх, — считают, что принимают решения, но решения одних сталкиваются с решениями других здесь, — он ткнул пальцем в землю. — А здесь все решают такие, как мы, как вы. Простые люди. А простые люди, как ни печально, любят сказки.

— То есть в версию некоего союза декабристов и ссыльных поляков вы верите? — спросил Пономарев.

— Вряд ли такой союз мог сложиться, — после короткого молчания ответил Гридин. — Контакты и человеческие симпатии отдельных людей вполне вероятны, а союз, да, еще и союз действенный…

Он поморщился, выражая сомнение.

— Судите сами: навести мосты, сплотиться, построить этот дом, создать столь мощную систему… На это нужны годы и, прежде всего, добрая воля. А много доброй воли к сотрудничеству может быть у русского дворянства и польской шляхты, которая его во всех грехах обвиняет?

— Тогда — что? — спросил Пономарев. — И не говорите, что вы не искали ответа уже давно.

— И не скажу, — усмехнулся Гридин. — И версия у меня, конечно, есть, и версия вполне в духе современных теорий.

— И? — подтолкнул Пономарев.

Видя, что Гридин молчит, будто решает «сказать не сказать», продолжил:

— Миссия службы, которую я представляю, заключается в том, чтобы действовать на опережение всех попыток оказывать воздействие на Россию во всех возможных формах. Меня сейчас интересует — имеем ли мы дело с такой попыткой в данном конкретном случае. Если имеем — кто за этим стоит? И, по-моему, вы знаете достаточно много, чтобы иметь свое собственное мнение.

— Ну, что же… Вы правы…

— Ребята начали обследование, так что будем ждать, — невольно перебил его возвратившийся Урванцев. — Не помешаю?

— Садись, конечно, — кивнул Пономарев. — Тут одно за другое может уцепиться, так что ты нам нужен.

И обратился к Гридину:

— Продолжайте, Павел Алексеевич.

— Версию «Хёенбергов» я отмел довольно давно, не вписывалась история одного рода во все продолжения, — заговорил Гридин. — Слишком многое приходилось бы им приписывать, чтобы объяснять многие факты. Однако и игнорировать преемственность было невозможно. Конечно, если за дело взяться всерьез, с вашими возможностями, то и фактов будет больше, и, следовательно, база для осмысления расширится.

Пономарев кивнул, но попросил:

— Продолжайте! Все, что вы говорите, вертелось у нас, как отрывки соображений. А у вас — стройная концепция!

— Создание какого-то первого ядра, а точнее, его возникновение, — продолжил Гридин с воодушевлением, — я бы все-таки, как и с этим пресловутым родом, связал с эпохой Крестовых походов. Ведь туда, в эти походы, отправлялись те самые «крестоносцы», которых дома-то и не ждал никто. Ну, может быть, за небольшим исключением.

Он увидел удивление на лице Урванцева и воскликнул:

— Так ведь основа того миропорядка — феод. А феод — это неделимая собственность, совершенно четкая и неизменная система. И если у феодала, например, двое сыновей, то феод после отца станет собственностью старшего сына, а младший всю жизнь будет находиться у него в полной зависимости. И если даже старший брат умрет, то его наследником по закону будет его сын, а не его младший брат. Так что в Крестовые походы двинулись не только те, кто жаждал освободить Гроб Господень, а те, кого не устраивал существующий порядок. Укрепиться на Ближнем Востоке крестоносцы не смогли, и пришлось им в массе своей возвращаться, откуда пришли. То есть в подчиненное положение к старшему брату, а то и вовсе — к племяннику.

— И тогда они… — подтолкнул Пономарев.

— И тогда, возможно, им и пришла в голову мысль об изменении существующего порядка, — вывел Гридин.

— Ну, хорошо, предположим, — заговорил Урванцев. — Школьный курс истории я вроде помню, и феодализм закончился уже давно. И тогда — смысл?

— Любая система имеет тенденцию к саморазвитию, — будто размышлял вслух Гридин. — Если система смогла повлиять на этот мир и изменить его, то зачем ее разрушать? Ведь понятно, что всех тех, кто систему создавал, поддерживал, развивал и использовал, невозможно было удовлетворить сразу и полностью, согласны?

Урванцев кивнул.

— Кто-то получил все, что хотел, а кто-то счел себя обделенным. Ну, мне ли вам, взрослому человеку, это объяснять?

Урванцев уклончиво повел плечами.