Тайна старого городища - Константин Мстиславович Гурьев

хитрый. Его в дверь гонят, он в окно улыбается. С него и началось. Я же у него первый ученик был, в любимчиках бегал, гордый. А он меня да и всех наших стал подговаривать: мол, напиши историю своего рода. И давай нам рассказывать про разные там летописи, родословные. А мы-то о таком и не слышали никогда, нам все в диковинку. А потом осень поздняя, он уехал, скучно стало. Вдруг каникулы, и он приезжает. Собрал нас всех вместе и говорит: вот, ребята, все, что вы собирали у своих бабушек и дедушек, я прочитал, собрал воедино и написал историю вашей деревни. Вот, слушайте. И давай-ка он нам писать. И, ты понимаешь, читает он про то, как моя бабка малой собирала грибы да заблудилась, и я помню, что сам это писал, а слушаю — как будто какой-нибудь Жюль Верн написал. Интересно!

Федор зло сплюнул:

— Ну, вот так он нас и развел. Это уж потом он мне рассказал, что сюда в Гражданскую пришел караван из трех подвод. Груз — ящики и мешки. Немного. Сопровождали все это офицеры-золотопогонники. Вечером приехали, остановились у Овсянниковых, а утром обратно уехали. Но только у Овсянниковых появились кони, на которых подводы пришли, а самих подвод как не бывало.

— Это как? — удивился Воронов.

— А хрен знает, — искренне ответил Федор и огляделся. — Ирма-то куда пропала. Любит девка своевольничать!

— Да, что ты про подводы! — упрекнул он Воронова. — Там ящики и мешки пропали, а тебе — подводы.

— Так ящики и мешки на себе-то далеко не унесешь, — пояснил сомнения Воронов.

— Так с подводами-то их тащить еще тяжельше, — усмехнулся Федор. — Соображай, Москва.

— То есть ты думаешь, они ящики и мешки сюда перенесли?

— Да, получается, что сюда, — признал Федор и сказал, как близкому другу, — мы ведь тут да столько-то лет все перерыли, всюду искали. А в прошлом году Клевцов что-то узнал…

— Ты чего тут язык распустил? — донеслось сзади.

— Так ты же сама сказала, что его потом…

Ирма подошла и улыбнулась:

— Вот дурак…

37

Гридин, едва проснувшись, стал одеваться, чтобы выйти к столу.

Пожилой человек, почти всю жизнь проживший одиноко, он сейчас совершенно неожиданно стал ощущать радость, видя накрытый стол и людей, сидящих возле стола. Даже если он просыпался очень рано и выходил, когда все еще спали, он садился к столу в радостном ожидании.

На этот раз за столом уже сидел Сава. Впрочем, к нему Гридин обращался именно так, как тот представился — Всеволод Аркадьевич.

Судя по тому, что тарелки перед ним были почти пустыми, он заканчивал завтрак. Да и вид у Всеволода Аркадьевича был другой, нежели вчера весь день. Скорее экипировка путешественника, может быть, грибника.

— Неужели в таком виде вы приметесь за ремонт забора? — усмехнулся Гридин, поздоровавшись.

— Не примусь, — согласился Сава. — Дела у меня сегодня другие.

Гридин поинтересовался из любопытства:

— Помощь понадобится?

— Понадобится, но, извините, вас беспокоить не стану, — с нотками извинения ответил Сава.

— А что случилось? — опять-таки из вежливости спросил Гридин.

— Алексей пропал, — ответил Сава просто.

— Как пропал?

— Простите, кто пропал? — донесся от крыльца голос Скорнякова.

Сава подождал, пока и он приблизится к столу, и повторил:

— Пропал Алексей. Наш Алексей.

— Ну… возможно, кто-то позвонил и вызвал его в Город, — предположил Скорняков.

— Алексей бы хоть кому-то из нас сказал об этом, — отозвался Гридин.

Сава кивнул.

— Может, вызвали, конечно. Я уже позвонил, попросил проверить все его концы… Мало ли что… Всякое бывает…

Помедлил, потом поднялся:

— Вот, смотрите, — он указал на пространство между домом и столом.

Все подошли ближе. Сава ткнул пальцем вниз:

— Видите спичку? Вы оба — курильщики. Можно было прикурить, если она только начала гореть? Нельзя, согласен. Идем дальше.

Он зашагал дальше.

— Вы знаете, что у дома мы не курим.

Это была чистая правда: возле дома не курили после ворчания Нателлы: дескать, весь дым в избу идет, а потом и вовсе наметили единственное место, где можно курить. Ну, чтобы окурки по двору не валялись.

— Вот, смотрите.

Банка, в которую сбрасывали окурки, была пуста.

— Я ее вечером опорожнил, — сказал Гридин.

— Точно, я же рядом был, — подтвердил Сава. — Значит, Воронов и здесь не курил.

Он повернулся от пустой банки к собеседникам:

— И что