О бедном мажоре замолвите слово - Виталий Сергеевич Останин

моим отцом, который выразил сомнения в состоятельности своего старшего сына, и его умении развиваться самостоятельно. Я решил доказать ему, что это не так. Как вы считаете, Григорий Александрович, это веская причина для подобного решения?

— Ах вот оно как… — нейтрально протянул Ларин, может и не в полной мере осведомленный об истинном положении дел, но знающий о ночной выходке младшего Шувалова и гневе старшего.

Но мы же в высшем обществе, да? Благородные, аж скулы сводит. Соль земли, ум, честь и совесть эпохи. Секс, наркотики и рок-н-ролл… Так, это не из этой пьесы. Короче, нельзя просто взять и сказать, что князь выпнул сына из дома. «Обчество» не поймет!

— Именно так! — подтвердил я, нацепив на лицо лучший покерфейс из своего арсенала.

— Что же, полагаю полицейскому управлению по городу Владимир есть что предложить амбициозному молодому человеку вроде вас. Буквально пару часов назад, по счастливой случайности, у нас освободилась должность пресс-атташе управы, — тут же соловьем залился мой визави. — Достойный оклад, выслуга — год за полтора, полный соцпакет с приятными надбавками и ежеквартальными премиями, включая отпуск два раза в год. Думаю, это место подойдёт вам просто идеально. А учитывая ваше образование…

Так, ясно. И Каштинский, и Ларин решили устроить княжича Шувалова на должность-синекуру. Может быть даже написали под неё весь документальный сопровод только что. Или только собирались это сделать, задним числом. Не, можно и так, вот только за бумажками я со скуки сдохну! Чем занимается пресс-атташе? По сути — говорящая голова управления.

Для карьерного роста полезно, не спорю. Но если уж собираюсь войти в ту же реку дважды, то начинать лучше с низов. Не настолько хорошо мне известна внутренняя кухня здешнего МВД, чтобы сразу поближе к начальству становиться. И Мишина память тоже не помощник. Нет уж, если заниматься, то тем, что я реально умею.

— Прошу прощения, Григорий Александрович, но нет, — совсем невежливо перебил его начальника городской полиции. Что ему совсем не понравилось, вон как глазками блеснул! — Должность пресс-атташе — это явно не моё.

— Но позвольте, — растерялся Ларин. Совершенно искренне, кстати, впервые за время нашей беседы. — А куда же мне вас в таком случае?

Этот пожилой мужчина и предположить не мог, что пацану, сидящему перед ним, нужно что-то, кроме теплого местечка, которое позволит переждать отцовский гнев.

Ну щас мы ему шаблон порушим!

— Я бы хотел попробовать себя на поприще оперативно-розыскной работы, — произнеся это, я откинулся на спинку стула. — Нет, Григорий Александрович, вы не ослышались. Моё решение полностью взвешенное. Это не сиюминутная прихоть.

Ну, давай, генерал-лейтенант, выкручивайся. Как ты будешь отказывать сыну князя Шувалова, за которого еще и глава императорской Охранки попросил? Мне прямо интересно!

— Вы, наверное, не до конца понимаете смысл того, о чём просите, Михаил Юрьевич. Да и как можно человека вашего положения засовывать, уж простите, простым «опером»? Это же уму непостижимо! — начал заводиться Ларин. — Извините, но я не могу на это пойти. Да и что скажет ваш отец? Мне скажет?

Я выдержал паузу, якобы раздумывая. А потом выдал базу.

— Суть именно в том, чтобы начать с азов, Григорий Александрович. Чтобы понимать все особенности работы в правоохранительных органах, мне нужно пройти весь путь, а не усесться на вершину сразу же. Отец считает меня золотым мальчиком, не способным на это. Я уверен, что справлюсь. К тому же, опером я буду не вечно. Планирую расти и развиваться в системе. Кто знает, может лет через десять-пятнадцать я возьму да и сменю вас на вашей должности?

Шуточка, если он её таковой посчитал, Ларину, что называется, зашла. Хмыкнув в пышные усы, он впервые за всю нашу беседу посмотрел на меня с интересом. Не как на высокородную помеху, которую нужно быстро и безопасно сплавить, а на человека, с которым можно говорить и договариваться.

Подозреваю, да что там — уверен! — портрет Михаила Шувалова он нарисовал себе задолго до нашей встречи. И теперь не без труда пересматривал свою оценку.

— Действительно решил связать свою судьбу со службой? — генерал уставился на меня с прищуром.

— Есть такое намерение.

— Не только отцу доказать что-то, но и себе?

— Читаете меня, как книгу.

— Не надо льстить, княжич. Я сам могу патокой весь кабинет залить.

— Я заметил. Чуть не утонул в ней с начала разговора.

— На язык остёр, не дурак, но с дисциплиной слабовато. Что же, последнее поправимо, а без первых двух качеств тебе в системе делать нечего.

Наконец общение пошло всерьёз. Без этих дурацких политических реверансов и разговоров вокруг да около. Терпеть их не могу: «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю… Но не скажу!» Даже на «ты» старый служака перешёл. Это, насколько я знаю, признак своеобразного уважения. Если, конечно, реплика не звучит, как: «Эй ты, как тебя там? Сгоняй за пивом!»

— Весь внимание, Григорий Александрович.

— Тогда прямо скажу, Михаил. А ты докажи, что я не ошибся и сделай правильные выводы. Мне опер с княжеской фамилией не особо нужен. Даже вреден, если ты понимаешь о чем я.

— Прекрасно понимаю. Разгребать дерьмо за щенком с голубой кровью вам не особо хочется.

Хотел ещё добавить, что в этом у него точно огромный опыт, но не стал. Подумал, что перебор.

Ларин одобрительно кивнул.

— Верно. Но и послать тебя я не могу, слишком значимые люди за тебя просили. Должность пресс-атташе была бы идеальной. И мне спокойнее, и папеньке твоему. Но силком тебя туда не запихнёшь.

— Проще уж вообще в систему не входить, чем в этом болоте увязнуть.

— Тогда так. Я дам тебе две недели испытательного срока. Не в управе, а в отделе. Хорошем, но не выдающемся. Со средними показателями, чтобы ты мне за отпущенное тебе время статистику на дно Клязьмы не спустил.

— Справедливо.

— Если за эти две недели ты не выкинешь ничего из своего прошлого арсенала, и сам не решишь, что чёрствый хлеб опера тебе не по зубам, то оформим испытательный срок, как стажировку, и официально зачислим в штат. Устраивает?

Ларин снова вонзил в меня тяжёлый взгляд. А ничего он мужик, кстати. Я его в первые минуты воспринял, как придворного генерала, а у него стержень есть. И — стальной.

— Целиком и полностью, — спокойно кивнул я,