Шарль Эксбрайя - Убийство девственника

– Сожалею.

Плишанкур допил свой стакан «Апромонта», поставил его, вытер губы и, как бы невзначай, заметил:

– Красивая девушка эта крошка, что не перестает цитировать Библию. Такая чистая, искренняя… Так не похожа на тех, кого нам обычно приходится допрашивать… Вы об этом не задумывались?

– Еще как задумывался. Это уж точно, что красивая. А глаза какие! Вы видели ее глаза?

– Вам, по-моему, хотелось разглядеть их вблизи.

– Это выше моих сил, шеф! У меня темперамент отца… Я родился в хижине в бухте Сормиу. Солнце, морс и любовь сопровождали мое появление на свет. Мой бедняга-отец бегал за каждой юбкой!

– А что же мать?

– Ничего… Она довольствовалась тем, что пыталась его догнать.

– Ну и как, удачно?

– Не всегда… Но он всегда возвращался… Теперь они мирно доживают в своей хижине, которую переделали в маленький коттедж. И отец лишь провожает девушек взглядом.

– Вы должны последовать его примеру, инспектор… Я еду на виллу, а вы наведите справки о финансах Натье. Расспросите тех, кто их хорошо знает и не прочь посплетничать, повидайтесь с директором банка. Поинтересуйтесь, какими кредитами пользуется Жорж Нантье, разузнайте поподробней, что за клуб возглавляет Патрик Гюнье. Надеюсь, сегодня к вечеру вы сможете составить примерную картину положения вещей. Я буду ждать вас с докладом в комиссариате.

– Хорошо, шеф.

– И, пожалуйста, не заглядывайте по дороге на женщин.

– А если они сами станут на меня смотреть?

– Приказываю вам отводить глаза.

Первым делом Жозеф Плишанкур решил подробнейшим образом расспросить персонал виллы о Сюзанне Нанто, вокруг которой сгущались подозрения. Дворецкий уныло рассказал о любовных похождениях Сюзанны, которую, кроме него, на вилле видела одна Дебора. Он подчеркнул, что бедняжка очень изменилась: покидала дом, как побитая кошка, а вернулась, причем тайком, совсем другой, невиданно высокомерной. Во время приема к дяде Жерому поднимались только Дебора и Моника. Ни у него, Эдуарда, ни у кухарки Агаты не было в том никакой надобности.

Пока старший инспектор разбирался со слугами, Натье, которым Эдуард передал приказ Плишанкура, собрались в гостиной. Несмотря на единодушное недовольство, никто из них не осмелился ослушаться.

Генриетта Нантье агитировала собравшихся пожаловаться префекту на хамство полицейских, обнаглевших до подозрения кого-то из членов их семьи в убийстве. Ее муж ответил, что у префекта есть дела поважнее, чем выслушивать ее жалобы. Жан-Жак и Патрик высказались за то, что всем им необходимо оказать максимальную помощь следствию, чтобы побыстрее от него избавиться. Ирена промолчала, мнения Армандины просто никто не спросил. Наконец Жорж подвел итог:

– Чудовищная смерть дяди Жерома – несчастье и позор для всех нас, ведь исчезла шкатулка с драгоценностями. Я не знаю, оставил ли дядя завещание, но в любом случае у нас украли наше состояние. Поэтому мы должны помочь полицейским найти убийцу и, главное, вернуть наши бриллианты.

С такой точной зрения все были согласны, но Ирена Гюнье заметила:

– Папа, ты упустил маленькую деталь.

– Какую?

– Полицейские уверены в том, что убийца – один из нас.

– Им не хочется утруждать себя поисками по всему городу.

– Однако, папа, ты же понимаешь, что посторонний не мог проникнуть в дом незаметно.

В разговор вступила мать:

– Ты ошибаешься, Ирена, кто-то сумел войти… кого-то встретил на лестнице Эдуард, кого-то Дебора видела выходящим из комнаты дяди Жерома.

Слова Генриетты вызвали возгласы удивления:

– И ты нам ничего не сказала!

– Этим кем-то была Сюзанна Нанто.

Воцарилась полная тишина, которую нарушил глухой голос Ирены:

– Значит, мы с ней еще не закончили.

Все почувствовали себя ужасно неловко. Они ведь надеялись, что навсегда покончено с вопросом: кто же отец ребенка Сюзанны Нанто? К кому она приходила? Кто ее впустил?

Ирена подозревала, что виновным окажется ее муж, Генриетта боялась услышать имя сына, а иногда ей приходило в голову, что весельчак Жорж, ее супруг, дамский угодник, о чем ее периодически информировали добрые подружки, может быть при частей к делу. Она взяла слово:

– Полиция непременно докопается до этой грязной истории. Прошло время, когда мы могли плакаться и обвинять неизвестно кого. В доме находится мужчина, который сегодня лучше, чем когда-либо, должен видеть последствия содеянного им. Как бы тяжело это ни было, но я прошу его признаться для того, чтобы все вместе мы могли придумать выход из положения, в которое он себя и нас поставил. Поэтому от имени всей семьи я спрашиваю: зачем приходила Сюзанна? Чего она хочет?

Ирена простонала:

– Я же предупреждала, что это безумие – давать ей деньги и устраивать в монастырь! Тем самым вы ей дали повод…

– Дочка, но ведь она была права.

– И что из этого? Вы что, хотите скандала?! Хотите всех нас подставить из-за какой-то Сюзанны Нанто?!

– Ты, кажется, забыла, Ирена, что кого-то Сюзанна очень даже интересовала, так интересовала, что он сделал ее своей любовницей!

– Вечно ты скажешь! Забыла! Да я только об этом и думаю!

Вошел дворецкий с сообщением, что старший инспектор ожидает господина Нантье в кабинете, и тем самым положил конец этому невыносимому для них разговору.

Беседа Плишанкура с господином Нантье продолжалась недолго. Последний ничего не знал. Его отношения с жертвой не выходили за рамки приличия, и он предоставил несколько грубоватому брату своей жены право жить в свое удовольствие. Он никогда не просил Жерома Маниго о помощи, и на то имелись две причины: во-первых, покойный никогда никому не помогал, а во-вторых, дела господина Нантье процветали, и он не нуждался ни в чьей поддержке. Он признал также, что, узнав о злоключениях Сюзанны Нанто, сделал все возможное, чтобы избежать огласки. Полицейский, поблагодарив Нантье, отпустил его. Не затянулась и встреча Плишанкура с супругой Жоржа. Он лишь упрекнул хозяйку дома в том, что она утаила от него историю с Сюзанной, на что мадам Нантье нашла достойное оправдание:

– Вы должны принять во внимание, инспектор, что эта история представляла и представляет для нас некоторую угрозу.

– То есть?

– Эта девушка имеет возможность нас шантажировать. А иначе зачем она сбежала из монастыря, где находилась в полной безопасности?

– Как долго?

– Простите?

– Как долго она могла чувствовать себя там в полной безопасности? Она ведь все-таки жертва. Разве нет?

– Я не думаю, что ее изнасиловали.

– А я не думаю, чтобы дело было лишь в этом. Мадам Нантье, как получилось, что вам до сих пор неизвестно, кто является отцом ребенка Сюзанны Нанто?

– Наверное, я просто боюсь узнать правду.

– Господи, если виновен ваш сын, – это банальная история. А если ваш зять, то дело несколько хуже…

– Жан-Жак и Патрик не единственные мужчины в доме.

Полицейский удивился:

– Вы думаете – господин Нантье?

– Лучше уж я вам сама скажу, все равно ведь узнаете. Мой муж еще не очень стар… и поэтому я не очень-то стремлюсь докопаться до истины…

В поведении мадам Нантье присутствовало благородство, полностью отсутствующее у ее дочери, мадам Гюнье. Та обругала Сюзанну последними словами, назвав ее бесстыжей девкой, заранее все подстроившей, и так далее.

Плишанкур дал ей выговориться и спросил:

– Считаете ли вы, что виновен ваш муж?

– Я не знаю.

– Или не хотите знать?

– Я предпочитаю неизвестность. Вы что, не можете этого понять?

– Очень даже могу, но это ни в косм случае вас не оправдывает.

Несчастная Ирена Гюнье, некрасивая, истеричная, неумная, вряд ли могла к себе расположить, в то время как Армандина, напротив, всем своим видом вызывала симпатию. Это была старая дева, чистенькая, услужливая, незаметная, каких часто встречаешь в хороших семьях. Она принадлежала к поколению дамочек, считавших постыдным зарабатывать на жизнь своим трудом. Войны швырнули ее в мир, где она оказалась совершенно беспомощной и была вынуждена жить из милости, став чем-то вроде привилегированной служанки, которой доверяли следить за домом, когда все уходили, или играть роль сиделки, если кто-нибудь заболевал.

– Мадемуазель Армандина, что вы думаете о Жероме Маниго?

– Несчастный человек. Он посвятил свою жизнь камням. Он их обожал, и я уверена: живи он где-нибудь в другом месте, он опустился бы, экономил бы на всем, лишь бы сохранить свои бриллианты.

– Вы с ним ладили?

– Думаю, я была единственной, к кому он более-менее доброжелательно относился… Хотя, правду сказать, – он мало обращал на меня внимания, как и все здесь…

Что-то горькое было в последних ее словах. Констатация факта.

– А Сюзанна Нанто?

– Бедное дитя.