Командировка - Борис Михайлович Яроцкий

тут же на эти цели выделил деньги, соизмеримые разве с затратами на мировую войну. В могущественной силе доллара сын не сомневался. Да и отец, по существу, подтвердил эту аксиому, принимая полтора миллиона.

— Без поддержки Штатов тебе, папа, трудно будет делать бизнес.

— Еще бы! Без опеки ЦРУ…

— Могу, папа, тебя успокоить, люди, которые тобой занимались на Украине, таинственно исчезли. И мне поручено выяснить их судьбу. Скрывать не стану, они готовились тебя ликвидировать, но лишь после того, как будет им известно, чем на самом деле занимается твоя фирма и не имеет ли она отношения к той программе, которую выполняет Исследовательский центр.

— Видимо, такое задание получил не ты один?

Спросил об этом Иван Григорьевич для порядка. Не исключалось, что поиском загадочно исчезнувших американцев занимались и другие спецслужбы. Они, конечно, занимались не только Джоном Смитом.

«Не выйди они на ядерный арсенал, может, уже не было бы и Джона Смита». — Иван Григорьевич подумал о себе в третьем лице. Он не рискнул этой мыслью поделиться с сыном, иначе сын сразу бы понял, где искать пропавших. В ЦРУ ребята, несомненно, умные, но до конца не продумали легенду: кто же составляет карту плодородия почв, пользуясь дозиметрическими приборами? Поэтому почвоведов-дозиметристов уже никогда не найти: их съели днепровские раки. А где съели, знают, по всей видимости, хлопцы Тараса Онуфриевича, но, вероятнее всего, хлопцы Вити Кувалды.

Словно читая мысли сына и чтоб больше уже не возвращаться к пропавшим, Иван Григорьевич пригласил его в Прикордонный.

— В наши края дорога тебе знакома.

— В твои края, — поправил сын. — В Прикордонном я обязательно побываю. Там есть одна фирма, она может и тебя заинтересовать.

— Я эту фирму знаю?

— Но всей вероятности, да. Официально она строит хлебозаводы. Но финансирует ее Пентагон. Фирму возглавляет человек из вашего Исследовательского центра.

— Кто?

— Он наверняка действует под другой фамилией, их у него несколько.

Эдвард, догадываясь, чем в Прикордонном занимается отец, выдал служебную тайну — подтвердил, что машина уже запущена, и ее не остановить.

Разговор был прерван возвращением хозяина. Еще с порога Андрей Лукич воскликнул:

— А вечер какой, друзья! Теплый, настоящий весенний. Послушайте, как торжественно на Новодевичьем звонят колокола. Божественная музыка!

Старик, радостно возбужденный, распахнул окно. В комнату влился колокольный звон. Запахло молодой зеленью. Так перед дождем пахнут каштановые почки. Но не колокольный звон, а проснувшиеся каштановые почки напомнили отцу, да и сыну, домик в пригороде Вашингтона. Их улочка всегда малолюдная, покрытая брусчаткой, затенена высокими ветвистыми каштанами. Весной белые цветы на них, как горящие свечи в католическом соборе, не отражают, а излучают свечение, а осенью… Осенними вечерами Джон и Мэри выводили своих малышей на прогулку. Ребята набивали каштанами карманы, чтоб потом с крутого берега бросать их в глубокий пруд.

Из окна хорошо была видна вечерняя заря. Она горела над Воробьевыми горами оранжевым пламенем. Точно такая же, как в пригороде Вашингтона.

В квартире отец и сын простились.

— До встречи на Украине.

— До встречи.

Лифт опустил Эдварда на первый этаж. Возле подъезда его ждал знакомый автобус.

Глава 65

Ночным скорым Эдвард выехал в Киев. На свой поезд Иван Григорьевич опоздал. Через Прикордонный поезда ходили раз в двое суток. Билет пришлось менять.

Но опоздание оказалось как нельзя кстати. Иван Григорьевич заночевал у Андрея Лукича. Уснули поздно: было что вспомнить, особенно Андрею Лукичу. Говорили больше о судьбе страны: случайно или закономерно, что великая держава рассыпалась на удельные княжества, в большинстве случаев во главе с бывшими членами политбюро, секретарями ЦК республик или обкомов партии.

События войны Андрей Лукич пересказывал с удивительной отчетливостью, как будто случились они вчера или позавчера. С теплотой отзывался ветеран об американских солдатах и офицерах.

— Крепкие ребята. Водку пьют здорово! — говорил он и его старческие подслеповатые глаза мягко улыбались. — А этих всяких власовцев передавали нам охотно… Помню, привезли в наш полк бандеровцев, как потом оказалось, курсантов школы абвера. А наш Смерш куда-то запропастился. Конвоиры ждали-ждали. Распили с нами виски. Их лейтенант, крупный чернявый парняга, показывает на часы, мол, ждать больше не могут. А мы тоже не можем принять — нам не приказывали. Тогда американцы пинками вытолкнули пленных из «студебеккера», поставили перед окопом, и лейтенант собственноручно из «кольта» каждого в лоб, оскалил зубы и помахал нам из кабины. Тогда мы думали: отныне с Америкой мы вместе на веки-вечные. Но, как справедливо писал поэт, ничто не вечно под луной. Даже такую могучую державу, как наша, доллар крепко тряхнул. Теперь не только стены, но и фундамент заново цементировать придется. А это не восстановление после войны. Тут разруха коснулась мозговых извилин. Контуженные головы починке не поддаются. Придется терпеливо ждать, чтоб выросло и возмужало новое поколение. Конечно, если России удастся произвести его здоровым.

— А что — может и не удастся?

Вопрос для Андрея Лукича неожиданным не был. Он, видимо, и раньше свои суждения высказывал и натыкался на сомнения. В мире осталась одна сверхдержава, и если она взялась кого-либо топить, то будет окунать, пока жертва не захлебнется.

— Вам доводилось видеть, как в проруби топят щенков? — И, не дождавшись ответа, Андрей Лукич пояснил: — Душегуб стоит у проруби, а щенята, движимые инстинктом самосохранения, карабкаются на закраец. Какой щенок вскарабкается, душегуб его обратно в прорубь. И никто его не остановит, потому что он — хозяин.

Заключил Андрей Лукич тяжелым вздохом:

— Выберутся ли из проруби наши внуки?..

Собеседники долго молчали.

— И много у вас своих внуков? — нарушил молчание Иван Григорьевич.

— Четверо. Три внучки и внук. Но все далеко. В Красноярске. Сибиряки. Вот они мне и дают надежду, что Россия выстоит… Судя по вашему возрасту, у вас, Иван Григорьевич, тоже есть внуки?

— К сожалению. Но есть сыновья. Со старшим вы уже знакомы.

— Он — кто?

— Военнослужащий.

— Офицер?

— Да.

— А мне показалось, он — американец.

— Вам правильно показалось.

— Он — атташе?

— Что-то в этом роде.

Андрей Лукич, человек понимающий, уточнять не стал: коль атташе, то это уже по линии военной разведки. А в войну к этой службе он имел отношение: ходил за «языком», за что имеет две солдатские «Славы». Такому человеку до слез было обидно потерять страну, которую когда-то он спас от гибели.

Иван Григорьевич слушал ветерана войны, а мысль, как боль, не давала покоя: теперь от него, разведчика Коваля, если не в полной мере, то отчасти, зависит не дать погибнуть внукам Андрея Лукича, хоть и живут они далеко отсюда.

В девятом часу утра, когда солнце ощутимо припекало, раздался телефонный