Аркадий Адамов - Личный досмотр. Черная моль

Она упала лицом на подушку и разрыдалась.

Михаил был настолько ошеломлен, что не сразу пришел в себя. Наконец он поднялся со своего места, пересел на тахту и стал гладить Галю по голове, растерянно повторяя:

— Ну, не надо, Галочка. Ну, успокойся.

Она подняла на него заплаканное лицо.

— Ты знаешь, что он тебя совсем не любит и… и не уважает?

Михаил попробовал улыбнуться.

— Он же не девушка, чтобы меня любить.

Галя с досадой тряхнула головой.

— Ты понимаешь, что я хочу сказать! Он все время притворялся. Как ты этого не чувствовал?

— А почему ты не сказала мне об этом раньше?

— Я не хотела верить. Но вчера… вчера я услышала его разговор по телефону. Случайно. Он говорил о тебе так… Миша, что ты ему рассказывал о своих делах?

— О делах? — Михаил почувствовал, как холодок прошел по спине, во рту пересохло. — О каких делах?

— Я не знаю, о каких. Я только знаю… Я сама видела, что ты хвастался перед ним и передо мной. Ты… ты что-то рассказывал. Я еще тогда сказала папе, что об этом, наверное, нельзя спрашивать, помнишь?

— Пустяки, — криво усмехнулся Михаил.

— Ой, как мне потом попало от него за это! И он стал уводить тебя в кабинет. И всегда коньяком поил.

У Михаила тяжело забилось сердце, краска бросилась ему в лицо. Он сидел подавленный, безвольно опустив руки. «Правда, все правда. Что же это такое? Зачем?..» — стучало у него в висках.

— Мишенька! — Галя прижалась лицом к его плечу. — Ну, придумай, что же делать? Что мне… нам делать? Я вчера слышала…

— Что ты слышала? — встрепенулся Михаил.

— Я… я не смогу повторить, — прошептала Галя. — Но он тебя просто… просто презирает. И я думаю… мне стыдно даже сказать тебе… — Она зажмурила глаза. — …Я думаю, что он нарочно познакомил нас. Значит, он и меня не уважает… Он злой, расчетливый. Он всех презирает.

— Презирает? — Михаил наконец пришел в себя и, как все слабые и не очень далекие люди, ухватился за одно, самое простое и доступное ему. — Презирает? Ну, хорошо же! Я с ним поговорю по-своему. Он у меня живо подожмет хвост! Иначе…

Он еще не знал, что произойдет иначе. Злость душила его.

— Не надо, не надо говорить с ним, — испуганно прошептала Галя. — Только… только не приходи к нам больше.

— Не видеть тебя?!

— Нет, видеть, видеть! Только…

Михаил с силой обнял ее и стал целовать в губы, глаза, щеки. Галя не сопротивлялась.

— Я не могу без тебя жить, — шептал он. — Я же люблю тебя, понимаешь, глупенькая?

В этот момент зазвонил телефон. Галя поспешно вырвалась из его объятий и соскочила с тахты.

Говорил Плышевский:

— Галя? Ты дома?

— Да.

— Одна?

— Нет, у меня… Миша, — краснея, ответила она.

— Ага. Ну и прекрасно! Значит, не скучаешь? Дайка ему трубку.

Галя растерянно посмотрела на Михаила и шепотом сказала:

— Он тебя зовет.

Михаил взял трубку.

— Слушаю.

— Михаил Ильич, здравствуйте, дорогой мой. Как жизнь?

— Спасибо, — холодно ответил Козин.

— Что за странный тон? — удивился Плышевский. — Почему так говорите?

— Значит, надо так говорить.

— Та-ак. — Плышевский, как видно, что-то соображал. — Может быть, поговорим лично?

— Если вам угодно.

— Угодно. Я сейчас приеду.

— Пожалуйста. Приезжайте.

И Михаил рывком повесил трубку.

…Плышевский, как им показалось, приехал почти мгновенно. Он громко хлопнул дверью, скинул шубу в передней и, потирая руки, вошел в комнату. Лицо его раскраснелось от мороза, холодно поблескивали стекла очков. Не здороваясь, он резко сказал:

— Разговор, как я понимаю, будет мужской. Прошу в кабинет.

Они молча прошли в кабинет, и Плышевский плотно прикрыл за собой дверь.

— Так в чем дело, Михаил Ильич? — И он жестом указал на кресло около письменного стола.

— Дело в том, — сухо ответил Козин, — что я начал кое о чем догадываться.

Плышевский усмехнулся, но глаза смотрели холодно.

— Ага. С помощью одной молодой особы?

— Это не имеет значения.

— Ну что ж. Только должен вам заметить, что вы начали догадываться довольно поздно.

— Лучше поздно…

— Нет, не лучше! — резко оборвал его Плышевский. — Не лучше, молодой человек, а хуже!

— Как вы со мной говорите? — вскипел Михаил.

— Как вы того заслуживаете, вы, жалкий хвастун, трус и… преступник!

— Что-о?!

— То, что слышите. Да, да, преступник. Стоит мне только снять трубку и сообщить вашему начальству даже половину тех служебных секретов, которые вы мне разболтали, и вас ждет увольнение и суд. Ну, а если я расскажу все…

— Что вы расскажете, что? — Голос Козина предательски задрожал.

— Да хотя бы про письмо Привалова, про Горюнова, Доброхотова…

— Я не говорил про Доброхотова!

— Говорили! Все говорили! Вы, кажется, забыли, сколько коньяка у меня выпили? И теперь будете говорить еще больше!

— Я не буду ничего говорить, — упавшим голосом ответил Козин.

— Будете! Вы мне расскажете еще об одном человеке. Все, что о нем узнали, расскажете…

Плышевский наконец решился задать самый опасный, самый важный вопрос. Больше такого случая может не представиться, это он понимал. Козин раздавлен, смят, он сейчас может проговориться.

— …О Масленкине, — властно закончил Плышевский. — Вы его знаете?

— Спросите лучше о нем у Коршунова.

— Так. — Плышевский почувствовал, как на лбу у него выступила испарина. — Значит, он уцелел, ваш Коршунов?.. Но вы у меня смотрите, иначе я действительно все расскажу!

— Но и я про вас расскажу, — в отчаянии прошептал Козин.

Плышевский презрительно усмехнулся.

— Что вы про меня расскажете, щенок! Что вы про меня знаете?

Плышевский уверенно вел свою кремовую «Победу» в сплошном потоке машин. Солнце нестерпимо сияло в голубом, безоблачном небе, и водители опускали темные козырьки над ветровым стеклом.

Он свернул машину в одну из улиц и вскоре затормозил около неказистого на вид двухэтажного дома с большой вывеской «Юридическая консультация». Заперев машину, Плышевский неторопливо поднялся по ступенькам и толкнул дверь.

В узеньком коридорчике сидело два или три посетителя. Сквозь дверь налево видна была большая темноватая комната, сплошь уставленная письменными столами, над одним из которых был прикреплен плакатик: «Дежурный консультант».

Из окошечка с надписью «Касса» высунулась девичья белокурая головка.

— Вам что надо, гражданин? Вы к кому? — строго спросила девушка.

— Мне товарища Фигурнова надо видеть, — ответил Плышевский, продолжая осматриваться.

— Пожалуйста. Оскар Францевич здесь.

Но Фигурнова нигде не было видно. По-видимому, он беседовал с кем-то в одной из кабин, расположенных вдоль стены большой комнаты. Плышевский решил подождать. Он расстегнул шубу, снял шапку и, опустившись на стул, принялся с интересом наблюдать за людьми, сидевшими у столов.

Возле одного из столов плакала скромно одетая старушка, и молоденький адвокат, почти мальчик, с откровенной жалостью в глазах что-то горячо ей объяснял. «Наверно, сын не помогает, — подумал Плышевский. — Дурак. Все равно заставят». Около другого стола сидел какой-то толстяк с бегающими глазками и, волнуясь, отчаянно жестикулируя, что-то рассказывал, а адвокат, седой, величественный старик в пенсне, снисходительно кивал лысой головой и одновременно просматривал пухлую кипу бумаг. «Запутался, уважаемый, — насмешливо подумал Плышевский. — Поздно ты за советом прибежал, вижу, что поздно. Да и к кому прибежал-то? К чужому. Эх, голова!» Он перевел взгляд на красивую даму в дорогой каракулевой шубе с чернобуркой на плечах. Она что-то раздраженно говорила, капризно кривя ярко накрашенные губы, а адвокат слушал ее с непроницаемым видом, вертя в руках карандаш. «За сыночка хлопочет, — решил Плышевский. — Или с мужем разводится. Ну, эта пробьет что хочешь».

Занятый своими наблюдениями, он не заметил Фигурнова, вынырнувшего из крайней кабины.

— Олег Георгиевич, душа моя, что тебя сюда привело? — удивленно воскликнул тот.

— Разговор есть.

Фигурнов хитро прищурился и кивнул головой.

— С великим удовольствием. Я как раз освободился.

Через минуту они уже сидели в машине.

— Итак, Оскарчик, есть два сообщения. Начну с приятного. Частичный, но все же успех, — сказал Плышевский — Ход «конем», кажется, принудил одного из наших противников сдаться.

— Ого! Что же именно произошло?

— Сегодня утром все изъятые у нас документы с извинением, — Плышевский сделал ударение на последнем слове, — возвращены на фабрику. Многоуважаемый товарищ Басов публично расписался в своей неудаче.

— Да, это — событие, — настороженно кивнул головой Фигурнов. — Меня только беспокоит второе сообщение.