Намек. Архивный шифр - Иван Кузнецов

подозрение. Да, он уверенно заявил, что претензий по работе в своём подразделении к ней не имеет, что никакой вредительской составляющей в её действиях не усматривает. Но против ареста не возразил. Её в тот же день и арестовали. Вряд ли сразу расстреляли. Не так велика птица. Вероятно, допрашивают. А то и не начали ещё следствие. Ещё не поздно пойти к Главному куратору и замолвить слово. Сказать, что хорошо работала, убедить, что очень полезна, нужна, что без неё подготовка операторов будет неполной.

Отчего же он не идёт?

— Будет настоящей близорукостью, товарищи, предъявлять огульные обвинения. Но встречаемся мы ещё, товарищи, с прямым оговором. А это уже преступление! Давайте хорошенько разберёмся, где кончается близорукость и начинается оговор. Это вопрос принципиальный!..

Явный признак, что палку, в очередной раз, сильно перегнутую на местах, стараются распрямить. Можно побороться за хорошего, полезного сотрудника.

Если выступить в защиту целительницы, ничего за это не сделают: не расстреляют, не арестуют даже. Одна загвоздка: если бы сторонний оговор! Но нет. Выявлены сомнительные связи. Угораздило женщину завести крайне опасную дружбу. Друг оказался врагом народа. Или кто он ей там, любовник, что ли? Того хуже…

Снимут с должности. За близорукость. А в нынешнюю службу помещено так много труда и души… Потом, может, и арестуют…

Да не в том дело. Всем известно, что эта женщина много раз подлечивала нового начальника. То есть у него личная заинтересованность. Суетой и неуместными хлопотами можно человеку хуже напортить. Бывали прецеденты — приводилось наблюдать.

По поводу ареста коллеги Маргарита Андреевна бросила с лёгким сожалением, хотя Бродов совершенно не собирался обсуждать с ней ситуацию:

— Это её карма. Ничего нельзя поправить.

Николай промолчал. Ему бы такую уверенность!

Очень не хотелось бы в результате допроса с применением спецметодов и спецсредств оговорить самого себя или кого-либо из товарищей по службе, знакомых. С тех пор как догадался, что происходит с арестованными по всяким громким делам, он много думал об этом, прикидывал, выдержит ли, сумеет ли справиться. Вообще-то он был достаточно терпелив и к боли, и к лишениям, но никто не знает своих пределов, пока обстоятельства не подведут к ним вплотную и не заставят заглянуть за грань.

Бродов выходил с собрания хмурый, сосредоточенный на своих мыслях, не глядя по сторонам.

— Николай Иванович, как вам собрание? — приветствовал его шапочно знакомый товарищ Варёнкин из третьего спецотдела.

К чему этот пустой вопрос? Завязать беседу?

— Актуально. Темы заданы правильно и своевременно. Предложения по делу, — осторожно ответил Бродов.

— Ну, это вы про первую часть. А что касается методов борьбы с врагами народа?

Может, оратор проштрафился? Или ляпнул сейчас, во время выступления не то, что от него ожидали? Но на тему методов борьбы высказывались несколько человек — и все в одном ключе. Похоже на начало новой пропагандистской кампании. А Бродов при чём?

— Вы, кажется, были не согласны? — настаивал собеседник.

— Хм… Внимательное, бережное, разборчивое отношение к любой информации, я думаю, ключевой вопрос в нашей работе.

Легко и безопасно говорить, что думаешь, когда умеешь формулировать так, чтобы собеседник не понял. Но зачем? Что это даёт, кроме сомнительного удовлетворения собственной никому не приметной честностью?

— Говорите, что согласны, а выглядите недовольным, — заметил навязчивый собеседник. — Вы и на собрании всё время морщились, как будто ни один оратор вам не угодил. Что так?

Бродов молча прикидывал, что происходит: его почему-то взяли в разработку или эта «наблюдательность» — плод частной инициативы?

— Не удивляйтесь, Николай Иванович, я сидел неподалёку. Вы не обратили внимания.

Похоже, частная инициатива.

— Так что вам не понравилось?

Бродов опять нахмурился. Против таких рьяных дураков сегодняшние выступления и были направлены. Толку никакого. Не услышал.

— Собрание ни при чём. Паршиво себя чувствую.

Правдивее некуда, хотя собеседнику не надо знать, что речь — о моральном самочувствии.

— Что с вами? — спросил Варёнкин холодно и цепко.

Ох, как жалко ему было выпустить добычу, которая сама, казалось, приплыла в руки! А с другой стороны подойти: человек увлечён своим делом, старается…

Новая попытка отвязаться, правдиво сославшись на колотье в груди, привела только к затягиванию петли. Бдительный и наблюдательный борзой щенок делано озабоченным тоном объявил, что «с этим шутить нельзя», что нужно обязательно идти в здравпункт, и навязал свою поддержку:

— Я провожу, а то мало ли что!

Оставалось только включиться в игру, и Николай хмуро ответил:

— Спасибо. Это, пожалуй, кстати.

Доктор в здравпункте — женщина средних лет, уверенная и очень решительная — сразу начала энергично выставлять сопровождающего за дверь, чтобы провести осмотр, как положено, с сохранением врачебной тайны. Но Бродов сказал:

— Пусть товарищ останется, ничего. У меня нет секретов от него. Товарищ очень переживает за моё здоровье. Вы уж успокойте его, пожалуйста!

— Пока нечем успокоить: нарушение сердечного ритма налицо, — заявила врач, прощупав пульс и берясь за стетоскоп.

Тень сомнения легла на лицо лейтенанта государственной безопасности.

— Вы правильно сделали, настояв, чтобы товарищ Бродов обратился к врачу, — заявила женщина, отложив аппарат, велев Николаю раздеться до пояса и принявшись подготавливать кардиограф. — Очень своевременно!

Глаза молодого человека потухли. Он промедлил всего несколько секунд, принял решение и поднялся.

— Что ж, доктор, не буду вам дальше мешать. Оставляю товарища в ваших надёжных руках.

Вышел не оглядываясь. Даже не пытался скрыть, что полностью утратил интерес к происходящему и к дальнейшей судьбе «товарища».

Дисциплинированно высыпав в рот терпкий лекарственный порошок, без которого вполне мог бы обойтись, и захлебнув забористую горечь глотком воды, Николай удовлетворённо улыбнулся. Итак, в отчаянный момент сердце не подведёт его — избавит и от самооговора, и от позорного предательства. Оно сдастся раньше, чем сознание и воля. Можно жить и чувствовать себя свободным человеком!

В воскресенье была шефская поездка в детдом. Между прочим, отличные ребята растут: умные, смелые. Поговоришь — у них такие чистые, светлые мечты. Искренне делятся, а не потому, что солидный дядька, орденоносец хочет услышать от них правильные слова. Нет, глаза горят! Притом решительно готовы добиваться своего, по-взрослому.

Правильные ребята, без гнильцы. Есть кое-кто явно со способностями. Кандидаты в школьники нейроэнергетической школы. Пусть специалисты по-тихому проверят.

Поели в детдомовской столовой вместе с воспитанниками. Те жалели отпускать гостей, но делегация уехала сразу после обеда. Надо ж хоть немного отдохнуть, побыть со своими семьями — у кого есть. А до начала новой рабочей недели — меньше суток.

Служебный автобус довёз всех до центра. Дальше сами, своим ходом.

Ещё светило солнце. Свежий воздух, очищенный и проветренный недавней непогодой, прибавлял сил. Николай