Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

– Вы, должно быть, Лида, – сказал Гройс.

Даже имя ее отсылало к тому времени, не нынешнему.

– А вы – Ефим Борисович?

Она простым и естественным жестом протянула руку. Перед его именем Лида сделала едва уловимую паузу: вспоминала, как он представился ее семье.

Гройс бережно подержал в руках маленькую теплую ладонь.

– Спасибо, что посоветовали меня Анастасии Геннадьевне. – Он понизил голос. – Я понимаю, как неловко вам было говорить матери неправду.

– Надеюсь, от моего вранья будет хоть какая-то польза. Терпеть не могу врать без смысла и результата. Вы что-нибудь узнали о Марианне?

– Только то, что она была очень общительна. Здесь поживет одна моя знакомая. Может быть, ей удастся что-то выяснить у горничных. Со мной они откровенничать не станут.

– Это хорошо, – кивнула Лида. – Надо ведь делать хоть что-то, правда? Если Мите от этого будет легче… Где ее поселят, вашу знакомую, мама уже сказала?

– Не знаю.

– Наверное, в Синем доме, – задумчиво сказала девушка.

Гройс подошел к окну. Среди деревьев виднелась одноэтажная постройка зеленого цвета.

– Вы имеете в виду вон то здание?

Она негромко засмеялась:

– Да, это оно. В детстве мне ужасно хотелось, чтобы оно было синим, и я стала называть его «Синий домик». Ни у кого не получалось меня переубедить, я стояла на своем: синий – и всё. Отец подозревал у меня дальтонизм. Таскал по врачам, пока не убедился, что всё в порядке. Но с тех пор он для всех остался синим. Сейчас это дом для персонала, а раньше там держали собак… Когда мама пыталась разводить борзых.

Он задал ей вопрос, который не стал задавать Левашовой:

– Вы знаете, почему Петр Алексеевич покончил с собой?

– Нет, что вы! Он был очень закрытым. Человек в футляре. Никого из нас не подпускал близко.

– Даже вас? – с улыбкой спросил Гройс.

– Особенно меня! Вы не представляете, как он переживал из-за наших отношений с Митей!

– Потому что вы – дочь его нанимателя? – прямо спросил Гройс.

Брови у нее взлетели вверх. Лида покачала головой, как взрослый, удрученный глупым детским вопросом.

– Потому что Митя – будущая звезда! Он станет большим ученым. Петр Алексеевич беспокоился, что Митя, не знаю, растрачивает себя, что ли…

– Он сам вам сказал?

– Петр Алексеевич в последнее время был сам не свой. Я всегда чувствовала, что он мною недоволен. Однажды даже сорвался. Отчитал меня за то, что я пользуюсь влюбленностью его сына. Ну конечно, пользуюсь! – Она развела руками. – Я же в него влюблена!

«Я же влюблен», – вспомнилось Гройсу.

Он попытался осмыслить эту картину: дворецкий, упрекающий дочь хозяина.

– Не подумайте, что Петр Алексеевич мне нагрубил, – сказала Лида, будто прочитав его мысли. – Ничего такого. Просто он в принципе редко раскрывал свои чувства. Ну, ему как бы положено, да? Я иногда думала, что он когда-то начал играть роль, как в британских сериалах, и незаметно вошел в нее и с тех пор не может выйти.

– Да нет, по-моему, он всегда таким был, – задумавшись, сказал Гройс.

Тут же упрекнул себя в неосторожности. Неизвестно, как много рассказал Митя своей подружке. Может быть, он не стал упоминать, что его отец и «энергопрактик» когда-то были знакомы.

Лида не обратила внимания на его оговорку.

– Это ведь вы нашли тело? – спросил Гройс.

– Господи, нет! Я только услышала выстрел. В ту среду я осталась дома. Должна была поехать на учебу, но плохо себя чувствовала с утра. Валялась в своей комнате, слушала музыку. И вдруг грохнуло. Я сразу поняла, что это выстрел, мы с папой пару раз ездили на охоту… Никакой дичи, правда, не убили… Ну, не важно. И я почему-то подумала, что это может быть только у Петра Алексеевича. Наверное, потому, что больше никого, кроме нас, не было.

– Вы не пошли к его комнате?

Она удивилась.

– Я побежала сразу к охране. Олег дежурил, он… Сначала он мне не поверил – сам-то он ничего не слышал.

– Как такое возможно? – заинтересовался Гройс, прекрасно представлявший, как далеко разносится звук выстрела из огнестрельного оружия.

– Ну-у-у… Он клипы смотрел. В наушниках. Только маме не говорите! Иначе ему влетит. Я говорю: «Олег, кажется, стреляли». Он схватил оружие, велел мне оставаться в будке и убежал. Вернулся очень быстро. Сначала не хотел мне рассказывать, что случилось.

Гройс помолчал, наблюдая за ней.

– По-моему, всё было не совсем так, – сказал он наконец.

Лида покраснела и побарабанила пальцами по стеклу.

– Вы правы. Я увязалась за Олегом, – призналась она. – Он сразу побежал наверх, постучался в дверь, звал Петра Алексеевича… Мне кажется, я уже понимала, что произошло. Потом Олег открыл дверь мастер-ключом, и мы его увидели… Вернее, сначала кровь везде.

Она сморщилась.

– В комнату мы не заходили, стояли в дверях. Олег сразу позвонил начальнику охраны, потом в полицию. А я сидела у стены и думала, что кто-то должен Мите сказать, только не полицейские, нельзя такое от чужих людей узнавать… – Она обхватила себя руками. – Я не смогла. До сих пор стыдно. С ним папа поговорил.

– А как ваш отец, Лида, относится к Мите? Простите мое любопытство…

Она просияла, и лицо ее стало таким красивым, что Гройс на мгновение забыл о цели своего визита.

– Митю все любят! Его нельзя не любить.

* * *

– О дивный новый мир! – сказал Гройс, садясь в машину к Никите. – На самом деле тот же самый, что и раньше, однако перевернутый с ног на голову, что может вводить в заблуждение относительно его свойств.

– Вы о чем? – спросил Маевский.

Он медленно вел «хонду» через то, что именовалось коттеджным поселком. С его точки зрения, вокруг творился какой-то Диснейленд. Дворцы, башни, каменные ограды, которые подошли бы средневековым замкам… Неподалеку в загоне ходили лошади, такие блестящие и гладкие, словно в конюшне держали полк рабочих котов для вылизывания лошадиных шкур. В стороне виднелся загон. В нем занималась худенькая всадница на вороном коне. Ожидая Гройса, Никита успел подойти поближе и поглазеть.

Конь был огромен и мохнат. Ноги его колосились. Из пасти должно было вырываться пламя и, несомненно, вырывалось, когда никто не смотрел. Маевский был потрясен этим зрелищем. Но еще больше его потрясло, когда полчаса спустя Гройс, проезжая мимо, глянул на всадницу и покачал головой:

– Фриза? Для выездки? Совсем людям заняться нечем.

Маевский мало что понял, но осуждение уловил очень хорошо.

– Вы о чем? – второй раз спросил он.

– Фриз