Искатель, 2001 №5 - Джек Ричи

рубашка… Но у этого человека лицо потемнело до такой степени, что, похоже, бросало темные блики на одежду. Стекла очков казались закопченными.

— Геннадий, что с тобой?

— Женя, меня уволили из школы.

— Тебя? Уволили?

— За такие поступки, которых я не совершал и не могу объяснить…

Евгения Маратовна положила пистолет в стол, подошла к мужу и погладила его щеку, словно хотела стереть темный налет:

— Гена, не надо ничего объяснять.

— Нет, надо… Дойдут слухи…

— Гена, я знаю, из-за чего тебя уволили.

— Уже позвонили?

— Никто не звонил.

— Откуда же ты знаешь?

— Гена, тебя уволили из-за меня.

10

Следователь прокуратуры Рябинин вернулся с места происшествия. Сняв куртку, он достал из шкафа бумажную салфетку и начал оттирать грязь с рукава, пока не засохла. Вроде бы не поддавалась. Он догадался, что не так испачкан рукав, как заляпаны очки. И щека, и лоб, и ворот пиджака… Серо-синяя глина. Пришлось взять не очень свежее полотенце — лежало меж папок с бланками допросов — и пойти в общественный туалет.

Вернувшись, Рябинин обнаружил у двери своего кабинета гражданина, которого ему захотелось отторгнуть по ряду причин. Хотя бы по главной: он семь часов провел на происшествии и устал, словно вернулся с лесоповала. К тому же гражданин весьма походил на интуриста. Обилие металлических пуговиц на куртке, шляпка с козырьком, сумка с какими-то ушами…

— Вы ко мне? — спросил Рябинин, пробуя вскользнуть в кабинет скорее его ответа.

— К вам, Сергей Георгиевич.

Пришлось впустить, коли знает имя; пришлось даже предложить стул. Убрав полотенце и пригладив волосы, Рябинин сказал:

— Слушаю.

— Сергей Георгиевич, не узнаете?

Он снял шляпу. Из-под нее выкатились волосы и рассыпались по плечам, словно покрыли их черным лаком. Мохнатые темные брови топорщились нахально. Да и крупный нос с массивным кончиком, словно его утяжелили для клевания. Черные глаза с неожиданным сиреневым отливом…

В память что-то клюнуло, но не проклюнулось. Да и не было сил на воспоминания.

— Кто вы?

— Михаил Кохин.

Теперь память мигнула фонарем, мгновенно высветив все те перипетии, которые терзали нервы, когда он вел дело на этого человека.

— Кохин, я тебя арестую.

— Ай, Сергей Георгиевич, слишком много мороки. Я теперь иностранец, был в свое время признан невменяемым. Да и восемь лет прошло, уж, наверное, срок давности вышел…

— Зачем пришел?

— Преступника тянет на место преступления. Откровенно говоря, у меня в городе ни близких, ни знакомых

Рябинин поверил: бандиты заглядывали частенько, даже отбывшие срок. В пустой жизни преступников, особенно молодых, следователь был единственным человеком, кто всерьез интересовался их судьбой и с кем можно поговорить не о деньгах, бабах и водке. Но Кохин, проживший восемь лет за границей, в советах вряд ли нуждался. Рябинин спросил:

— Ну и как тебя приняли за рубежом?

— По высшему разряду. Сперва положили в дорогую клинику, потом отправили на высокогорный курорт, ну, и почти год прожил в пятизвездочном отеле.

— За что же тебе такие почести?

— Я выдал себя за диссидента: боролся за демократию, пострадал от коммунистов, попал в психушку.

— Да, Миша, жаль, что я тебя не посадил. Ну, а потом?

— Потом я стал делать деньги.

— И много наделал?

— Мне на три жизни хватит.

— Тогда чего же у тебя вид человека, у которого болит печень?

Кохин моргнул и слегка отпрянул от стола. Рябинин слабо улыбнулся — его слова попали. Следователь знал ошибку всех преступников, если только не всего человечества: будут деньги — будет счастье. У мелкой шпаны все кончалось ресторанами и публичными девицами, у крупной — турпоездками и безвкусными коттеджами.

— Миша, я скажу банальность, но это истина: счастье не в деньгах.

— Сергей Георгиевич, но без денег нет счастья — тоже истина

— Я недавно кончил дело на бизнесмена и отъявленного бандита Хакима. Долларов у него было побольше, чем шишек в лесу. Боялся смерти, два раза в одном месте не ночевал. Деньги были, а жизни не было. И все-таки его подстрелили. Думаешь, обрел покой? Завещал похоронить себя в бронзовом гробу. Похоронили. Охотники за цветным металлом тут как тут. Теперь его прихлебатели не знают, что делать: то ли перезахоронить, то ли охрану у могилы поставить.

Рябинин убавил пыл. Тратит время. И главное. бессмысленно расточает слова. Взялся убедить Кохина, что смысл жизни не в деньгах… Это невозможно сделать вне зависимости от личности самого Кохина: его. Кохина, подпитывает общественное мнение — народ за него. Поэтому любая логика бессильна.

— Сергей Георгиевич, у вас на ухе глина.

— Из-за денег, — буркнул следователь, вытирая ухо платком.

— Не понял…

— Был на месте происшествия. В камере на первом этаже двое заключенных подняли плиту и сделали подкоп. Землю спускали в унитаз. И пробились-таки. Первый пролез, а тоннель завалил вместе со вторым. Тот задохнулся.

— Почему же завалил?

— Они подельники. Общие деньги спрятаны. Вот первый и решил: зачем делиться?

Рябинин посмотрел на часы и резко перевел взгляд на Кохина — тот шевельнулся неуютно и опустил глаза. Когда их поднял, вновь нарвался на резкий блеск очков следователя. Рябинин спросил непререкаемым голосом

— Кохин, зачем приехал в Россию?

— Подписать контракт на алюминиевый лист с фирмой «Лира».

— А зачем пришел ко мне?

— Боюсь я…

— Чего?

— Не знаю.

— Но все-таки?

Мне кажется, что за мной следят. Кто-то побывал в моем гостиничном номере…

Рябинин знал причину собственной трусости — сильное воображение. Он представлял даже то, чего не могло быть. Но Кохин, деловой человек, вряд ли страдал от излишнего воображения. Следователь написал на листке номер телефона и фамилию, протянул бизнесмену:

— В случае чего звони Леденцову — деловой оперативник.

11

Евгения Маратовна ни на йоту не изменила течения своей жизни: делала утреннюю гимнастику, ходила пешком, ограничивала себя в еде и работала с утра до позднего вечера. Она считала, что отношение к работе вытекает из отношения к жизни, а отношение к жизни вытекает из отношения к работе. Они нераздельны. Пожалуй, энергии в ней даже прибыло, потому что грозила опасность, а значит, предстояла борьба. Это она поняла всерьез после увольнения мужа. И это увольнение показало, что враг силен и безжалостен. Опускать руки…

Отец говорил: быть несчастной — это слишком легкий путь в жизни.

— Евгения Маратовна, кофе будете? — спросила секретарша.

В кофе кофеин. Ей захотелось чего-нибудь покрепче кофеина, но только чуть-чуть.

— Вера, у нас вино осталось?

— Какое?

— Которое привез итальянец, из винограда со склонов Везувия…

— A-а, «Слезы Христа». Немного.

— Налей мне.

Вера принесла — вышел ровно один бокал. Странное, пахнувшее жарой и, как