Причудливо тасуется колода… - Анастасия Сидорчук

при ней про куртку сказал – что у Маши с Анжеликой куртки одинаковые – Полина же эти куртки не видела, а Анжелика толком ничего объяснить не успела – а  сразу после этого  – по их номеру пошарили.  Получается, что Полина услышала про куртку и воспользовалась единственным шансом, чтобы ваш номер обыскать. Потому что Маша все остальное время сидит в номере с больной ногой, и Макс, соответственно, тоже.  Они не знали, что Лиза куртку так и не отдала. Да, не разыграй мы все это сейчас – неизвестно, что бы пришло им в голову. Но мы их опередили и весь этот спектакль разыграли. Всем спасибо, все молодцы!

***

Спать не хотелось. Поэтому, Антон вышел на улицу и сел за  широкий деревянный стол на заднем дворе.

– Не спится?

Рядом, на обычной березовой чурке с гитарой в руках  сидел пожилой мужчина.

– Нет, – ответил Антон. – Мы уезжаем завтра. Так, вышел подышать напоследок… А вы же поваром здесь работаете?

Мужчина кивнул, продолжая наигрывать на гитаре мелодию.

Галя тоже вышла на улицу. И – в нерешительности встала чуть в стороне.

– Галь, садись! – Антон  подвинулся и жестом пригласил ее за стол.

– А я уезжаю завтра…–  грустно сказала Галя, садясь рядом с ним.

Повар, не обращая на них никакого внимания, продолжал играть на гитаре.

– Мы тоже. Как впечатления от отдыха?

" Хорошая.  И – одинокая. Уже много лет…".

– Разные. Нас четыре дня учили соблазнять мужчин….  А я так и не смогла вас соблазнить…

Антон почувствовал себя полнейшей скотиной. Мог бы и соблазниться… Жалко ему, что ли? Чтобы хоть как-то ее поддержать, он сказал:

– Галь, ты по этому поводу точно не расстраивайся! Меня любить – тяжелый крест…

Галина  улыбнулась ему, готовая при этом расплакаться.

– Галь, что мне сделать, чтобы тебя развеселить? Хочешь  – сыграю? – Он повернулся к повару и попросил: – Дадите поиграть?

Повар молча протянул ему гитару. Антон, взяв ее в руки, запел:

Много лет назад, думая о ней,

В один из пасмурных осенних дней,

Ветер я просил с ворохом листвы

Мои молитвы в небо унести.

Снились часто мне желанные твои

Губы. Помнишь –  в лужах отражались фонари?

Крыльями в ответ, не спавшим до зари,

С неба нам махали журавли.

Я в пятнадцать любовался небом матовым,

И с библиотеки нес стихи Гамзатова.

Засыпая, я мечтал – ночью длинной

Улететь бы мне с клином журавлиным.

Глажу нежно я фото мятое.

Для чего жить без тебя  – непонятно мне.

В мире  – десять на пятнадцать –  матовом

В белом ты стоишь, как журавли Гамзатова.

Мир тот –  десять на пятнадцать – длинный

Улетел, наверно, с клином журавлиным.

Стало сердце черствым – болью смятое.

Весь в пыли на полке том Гамзатова.

Но во сне я жду, что там  – вдали,

Твое имя крикнут журавли.

И опять, пьянея от любви,

Мы гулять с тобою будем до зари.

Ты в пятнадцать любовалась небом матовым,

И несла с библиотеки том Гамзатова.

Засыпая, ты мечтала – ночью длинной

Улететь бы тебе с клином журавлиным.

Двор весь замело снегами зимними.

Позови меня с собой, любимая.

Позови – ведь все мои мечты,

В одно слово уместились – ты.

И мы будем, как в пятнадцать, матовым

Небом любоваться под стихи Гамзатова.

И привет от наших Ангелов вдали

Вновь передадут нам журавли.

Мы в пятнадцать любовались небом матовым,

И несли с библиотеки  том Гамзатова.

Засыпая, мы мечтали – ночью длинной

Улететь бы нам с клином журавлиным.

Повар слушал песню с интересом, но думал при этом о чем – то своем.

Сергей Васильевич, лежа в своем номере в обнимку с Лизой, нежно гладил ее по животу, радуясь, что все в его жизни, наконец-то, начало потихоньку налаживаться.

Маша, сидя на подоконнике,  удивлялась, насколько точно мелодия, придуманная Антоном, подходит к ее стихам. Да, связь… Насколько же сильна эта связь между их мыслями…

Макс, отвернувшись к стене, вспоминал свою умершую жену Элю. Которая, стоя в свадебном платье на матовом снимке десять на пятнадцать, наблюдала с небес за его жизнью. Как Маша одним стихотворением смогла так точно описать его жизнь? И – ведь написала она его еще до знакомства с ним…

Галя же смотрела на Антона грустными, очень грустными глазами…

Как в пятнадцать, я любуюсь небом матовым,

И несу с библиотеки том Гамзатова.

И привет от тебя, Ангел мой, вдали

Вновь передают мне журавли.

Часть 2. Юля.

13  лет назад. 

(Максу – 17 лет, Эле – 12 лет, Сергею Васильевичу – 37 лет).

Вечер.  Октябрь. Детдом

Макс зашел в дверь детского дома, где его тут же окликнула Ольга Петровна.

– Максим, ну где ты опять был?   Поздно уже. Мне влетело за тебя!

Она взволнованно оглядела его с ног до головы, словно проверяя – все ли с ним в порядке.

Макс, ничего не ответив, зашагал по коридору.

– Максим! Ну, поговори со мной!  Я же знаю, что – то случилось! Где ты постоянно пропадаешь?

Макс остановился и резко повернулся к ней.

– Хватит ко мне лезть! Вы ничего не понимаете!

Он зашел в комнату. Ольга Петровна продолжала расстроено смотреть на захлопнутую перед ней дверь.

В комнате он снял куртку, и лег на свою кровать, отвернувшись к стене. На отдых ему оставалось часа три. А потом – снова идти. Еще надо придумать, как смыться незаметно. На Злыдню Евгеньевну ему было наплевать – той уже в половине шестого нет на работе. А вот Ольга Петровна могла задержаться. К слову – она уже задерживалась. И помешать она могла. До всего ей есть дело! Делает вид, что волнуется, а сама….

Впрочем, за свои мысли Максу тут же стало стыдно. Поскольку, возможно только ей (ну, и Эле, разумеется) как раз на него было не наплевать!

Иногда он даже думал, что она – его мать, спохватившаяся, и решившая жить рядом с ним любыми доступными способами, пусть даже работая воспитательницей в их детдоме. Потом, конечно, он узнал, что это не так.

  Чуть позже, тихо прокравшись в его комнату,   Эля  зашла и легла на его кровать, прижавшись  к его спине. Макс тут же повернулся к ней.

– Где ты был? – спросила его Эля.

– Неважно, – раздраженно ответил он. – Какая тебе разница?

Эля осторожно погладила