Антикиллер-5. За своего… - Корецкий Данил Аркадьевич

– Я удивляюсь просто. Такого раньше не было, чтобы замочить пару человек, а потом тушенку у костра жрать, типа семейный пикник… А тогда с Бородой? Они ведь его натурально спалить хотели – мужик бензином плеснул, дочка спичку бросила. Не шутили, не пугали, все по-серьезному. Потом, наверное, родители ей по попе надавали, что спичка погасла. Типа, учишь тебя, учишь, а толку никакого! – Горилла сплюнул под ноги. – Ты себе это хоть представляешь?

Коленвал ничего не ответил.

– А вот я, хоть убей, не могу представить. Хоть убей. Как они в магазин ходят, например. Или коммунальные платят. День рождения какой-нибудь… Или утро, например. Завтрак, все такое. Дочке в школу, там. Или в институт. Сидят, чай пьют. О чем они говорят?

– Да ни о чем. О погоде. Молчи лучше. Слушай и смотри. Молча.

Горилла послушно затих. Но ненадолго.

– Да мне тоже по фигу, Вал, – прошептал он спустя минуту. – Только времена какие-то непонятные настали, согласись. Вот все говорят: лихие «девяностые», бандитизм, вся херня. Но тогда бандита издалека было видать: стрижка, плечи в метр, спортивный костюм, морда соответствующая. А сейчас, смотри. Будет навстречу семейка какая-нибудь идти, ребенок в коляске… И что? Папаша битой по репке засадит, мамаша ножом пырнет, ребенок из памперса ствол достанет… Погано это все, неправильно. Получается, кругом враги. Или я чего-то не понимаю, Вал?

– Если бы Борода с Королем в бутылку не лезли, были бы живы, – сказал Коленвал.

– Думаешь, они…

– Тихо.

Там, у костра, опять какой-то спор. У женщины в руках появилось ружье, она направила его на мужчину.

«Давай, давай. Перестреляйте друг друга, и все дела!» – подумал Коленвал.

Нет, затихли. Женщина отдала ружье, стала возиться с костром – тушить хочет, что ли… Опять крик – она села на место. Девчонка поднялась, открыла багажник, принесла что-то мужчине. Тот стал заряжать ружье.

– Твою мать! У них в машине боезапас! – сдавленно зашептал Горилла. – Может, там и автомат, и гранаты. Вот семейка!

Сзади раздался посторонний звук, Коленвал резко вскочил.

– Тихо, свои, – сказал Лис.

Они прошли по самой кромке берега, вдоль воды: Ацетон и Лис, за ними – две квадратные фигуры в касках и с автоматами.

Ящик как-то странно затих и больше не ворчал. Уснул, что ли. Мамочка подошла к нему, взяла из ослабевших рук бутылку, толкнула ногой.

– Перебирайся в машину, а то заработаешь воспаление легких.

Он, кряхтя, встал на четвереньки. Зашипел от боли. Приподнялся, опираясь на ружье.

– Помоги мне.

Она подхватила его под руку, помогла забраться в машину.

– Ты тоже садись, – сказала она дочери.

– Надо машину прогреть. Мы так окочуримся к утру, – зевая, сказала Цифра.

– Прогрею, – сказала Мамочка.

Цифра открыла дверцу, просунула внутрь голову, поморщилась.

– Слушай, он тут…

– Да ложись ты, сказала! – прикрикнула Мамочка.

Цифра хмыкнула, выдернула из салона одеяло, завернулась в него и демонстративно уселась у догорающего костра. Мамочка посмотрела на дочь, будто раздумывая, утопить ее, пристрелить или просто ткнуть лицом в угли. Потом подошла, протянула бутылку.

– Отпей немного. Пару глотков. Чтобы не простыть.

– Уже не хочу, сама пей, – буркнула Цифра, уставившись на огонь. Мамочка допила водку и бросила бутылку в костер.

– Давай сюда пистолет!

Цифра повозилась под одеялом, протянула травмат.

– Ты его грохнуть хочешь? Правильно, давно пора!

– Заткнись! Забыла, что я тебе сказала?

– Ладно, про «грохнуть» – шучу! А вот свалить сейчас самое время, пока он спит. Объявимся заложницами…

– Сказала – заткнись! Знаю я твои шутки…

– Мы так и будем с ним вошкаться до самого конца? От него теперь никакой пользы, только вред! – Цифра помолчала. – Я жить хочу, понимаешь?

– Выйти замуж, детей нарожать? – усмехнулась Мамочка.

Дочь посмотрела на нее.

– Тот парень мог стать твоим зятем, между прочим. А Ящик его задушил.

– Ты с ним спала?

Цифра ответила после долгой паузы, рассеянно, думая о чем-то другом.

– Нет, не сложилось… Слушай, а меня в детскую колонию посадят или уже во взрослую?

Мамочка прихватила зубами верхнюю губу, ничего не ответила. Встала и пошла к воде. Веки отяжелели, в голове прокатывался тупой сонный гул. Хотелось спать. Но спать нельзя, ни в коем случае, она почему-то была в этом уверена. Прошла вдоль берега, чавкая по илистой жиже. Наткнулась на полузатопленную лодку. Прикрыв фонарик полой куртки, посветила – ветхая пристань, три доски на гнилых столбиках. Прошла по скрипящим доскам, присела, зачерпнула ладонью холодной воды, умыла лицо. Осмотрела лодку. Когда рассветет, можно попробовать вычерпать воду и переправиться на другой берег. Хотя… Раз ее бросили здесь, вряд ли куда-нибудь доплывешь. Но попытаться все равно стоит…

Вдруг ей показалось, что-то блеснуло в нескольких сотнях метров справа. Как будто кто-то чиркнул спичкой, или включил телефон, или свет костра отразился в стекле… Сердце на миг остановилось.

Она застыла, постояла, ожидая, когда пройдет слабость в ногах и глаза привыкнут к темноте. Рука в кармане нащупала рукоятку травмата, крепко обхватила. Ничего. Глухая темная стена под звездами… Темнота успокаивает ее, убаюкивает. Как водная гладь, скрывающая до поры до времени быстрые грозные тени, пока не покажется в кипящих бурунах острый плавник…

Ноги сами понесли ее обратно. Что происходит, она еще не понимала. Что-то плохое, неотвратимое. Побежала. Туфли с чмоканьем выскакивали из грязи, одна слетела с ноги. Она не стала ее искать. Заорала:

– Светка! Светка-а-а!!! Буди отца!!! Скорей!!!

Вспыхнули фары «приоры», яркие, как зенитные прожектора. Темноты не стало, вокруг царил беспощадный ясный день… Черный день. И шесть теней, таких же беспощадных и черных, быстро приближаются к ним со стороны дорожной колеи. Два мента с «калашниковыми», один гражданский с пистолетом и еще трое в каких-то кожаных куртках и штанах. «Ночные ангелы», почему-то вспомнилось ей. Как те, которых она убила на заправке. Ангелы смерти.

Глухой удар, шелест осыпающегося стекла.

– …твою мать!!! – прогремел голос Ящика.

– Стреляй, Пашенька!!! Они рядом!!! – Она вскидывает травмат, нажимает спуск – раз, второй, третий…

Выстрелы звучат громко, но пистолет слабо дергается в руке, напоминая, что пули легкие, резиновые, летят недалеко…

Фигуры рванулись в стороны, но было поздно. Вспышка, оглушительный грохот, свист картечи, еще вспышка, еще… Как пушка вступила в дело! Одна тень кулем повалилась на землю, остальные залегли. Фары погасли, но это ничего не изменило – Мамочка все видела. Словно внутри у нее включилось ночное кошачье зрение, о котором она раньше даже не догадывалась, как о своей второй сущности.

Она видит безумные глаза Павла, расширенные, во всю радужку, зрачки, капли пота на переносице. Он выставил ствол «Сайги» в разбитое лобовое стекло и палит в темноту, как в копеечку. Она видит, что один полицейский ранен, катается по земле, зажимая простреленное плечо. Ага, получил! И бронежилет не помог! Мамочка зарычала от переполняющего ее восторга и злобы. Она видит, что остальные изготовились к стрельбе, хотя троим стрелять не из чего. Она видит, что среди нападающих царит испуг и растерянность. Уцелевший полицейский все же пускает длинную очередь наугад, пули с визгом впиваются в металл, машина ощутимо вздрагивает. Но она видит, что Пашенька цел, он вываливается из машины и на четвереньках отползает в сторону. Подбегает, подхватывает его под локоть, увлекает в темноту.

– Ты подстрелил одного! Уходим! Где Светка?

Светки нет. Спряталась где-то? Или убили? Да нет, ее не убьешь, убежала, бросила своих на произвол судьбы… Вот волчье семя!

– Светка!!!

Они забегают в лесополосу, уходят все глубже, оставляя между собой и преследователями стволы густо стоящих деревьев. Острые колючки рвут одежду и тело, но это не главное, главное – укрыться от пуль и оторваться от преследования…