Александр Маркьянов - Последний бастион Часть 2

 - Спасибо, ты облегчила мне жизнь... А Ник интересно этого хотел?

 - Ник тут ни при чем ... - вздохнула Марина - хочешь узнать правду обо мне?

 - Хочу...

 - Я родилась здесь, в этой стране, когда вовсю шла война. Но когда мне не было и года - нам пришлось продать все и бежать в ЮАР - впрочем, у моих родителей владения были и здесь и там. Отец всегда был предусмотрительным. В три года отец впервые вложил мне в руки винтовку, в пять я застрелила бабуина, который лез в окно моей спальни. В восемь я уже стреляла без промаха, наравне со взрослыми. А в четырнадцать, рухнула и вторая моя родина - Южно-Африканская республика...

 - Так тебе получается... - я мгновенно подсчитал - двадцать девять? Больше чем на двадцать пять ты не выглядишь...

 - Спасибо за комплимент Эдриан - улыбнулась девушка - но позволь, я продолжу. Когда АНК (Африканский национальный конгресс, основная политическая партия негров в ЮАР - прим автора) и Мандела пришли к власти, отец против моей воли отправил меня учиться в США.

 - Где ты училась?

 - В Гарварде. Так что перед тобой - доктор права.

 - Рад познакомиться, советник... - протянул я

 - Взаимно... Несколько лет назад в ЮАР приняли закон - о привилегиях для угнетенного коренного населения (такой закон действительно есть - прим автора). Для нигеров, то есть. Согласно этому закону - фирмам, где у чернокожих более пятидесяти одного процента акций, предоставляются налоговые льготы и преимущества - государство например, обязано заключать контракты только с ними, а не с фирмами, принадлежащими белым, землю под строительство им выделяют в первую очередь и так далее. А для фирм, принадлежащим белым - наоборот установили повышенные налоги...

 - В смысле? - не понял я - у вас здесь что, налоги зависят от цвета кожи? Это же расизм...

 - Да это расизм... - горько усмехнулась Марина - только за этот расизм никто никого и никогда не накажет. Любой африканец - расист и трайбалист (трайбализм - стремление продвигать интересы только своего племени и ненависть к другим племенам - прим автора). Это здесь считается совершенно нормальным - ненавидеть и убивать людей с другим цветом кожи и из другого племени. И вы, американцы, благодушно на это взираете. Но есть одно племя, права которого вы не признаёте и никогда не признаете из-за политкорректности и боязни признать свои ошибки. Это - племя белых. Наши прадеды высадились на этих берегах много сотен лет назад, киркой, плугом и винтовкой они отвоевывали эту землю. Она полита потом и кровью многих поколений наших предков - белых. Так что мы имеем не меньше прав на эту землю, чем нигеры.

 Когда приняли этот закон - к моему отцу пришел некий Мбенге Мтоку. Раньше он был командиром территориальной ячейки Умконто Ве Сизве (Умконто Ве Сизве - в переводе Копье нации. Боевое крыло Африканского национального конгресса, негритянская террористическая организация - прим автора). А когда АНК пришел к власти и Мандела стал президентом нашей бедной страны - Мбенге решил переквалифицироваться в бизнесмена.

 Когда приняли этот закон, началась вторая волна эмиграции белых, многие продавали доходные предприятия за копейки и бежали из этой страны - куда угодно лишь бы бежать. Но мой отец поклялся, что второй раз они его не сгонят с его же земли. Что живым он с нее не сойдет. Когда Мбенге со своими головорезами пришел к отцу и предложил ему сделку - чтобы мой отец бесплатно отдал ему контрольный пакет акций, а он обеспечил бы государственные контракты и защиту от местных негритянских банд - отец выгнал его из дома с оружием в руках.

 Через несколько дней они пришли снова. Мой отец и брат с оружием в руках заперлись в доме и отстреливались, полицейские были там, но ничего не сделали. Огромная банда вооруженных негров в конце концов ворвалась в дом. Отец и старший брат живым не сдались и умерли как мужчины с оружием в руках. Нигеры отрубили им головы, уже мертвым, и повесили на заборе. Мать они изнасиловали все вместе и вспороли ей живот...

 Я с ужасом слушал, не смея пошевелиться

 - В живых оставался только мой младший брат, мой Микки, ему было всего двенадцать. Он был скрипачом, подавал большие надежды, сам писал музыку. Даже участвовал в международных музыкальных конкурсах. А эти скоты облили его бензином и подожгли...

 Господи...

 - Я вернулась из США, чтобы похоронить родных, и этот черномазый пришел ко мне вместе со своими громилами. Мне предложили сделку, от которой нельзя отказаться - так это кажется, называется у итальянцев?

 - Примерно так...

 - Но я отказалась. Я переиграла этого тупого ублюдка. Хочешь знать, как?

 ...

 - Я начала жить с ним. Да, он убил моего отца, мать, двоих братьев, а я жила с ним почти год. Эти новые черные олигархи обожают жить с белыми женщинами, так они излечивают свой комплекс неполноценности. Для них красивая белая женщина в постели - это что для европейца дворянский титул. Некоторые даже гаремы заводят - только из белых, хвастаются друг перед другом... Поэтому мне не составило труда убедить этого черномазого урода, что я девушка свободных нравов, что в США все белые девушки спят с нигерами и им это очень нравится. А примерно через год я убила этого урода. Отравила его. И умирал он очень и очень тяжело...

 Внезапно мне стало холодно. Очень...

 Знаете... Я изучал историю средневековой Италии. Заинтересовался ей еще в школе. Монтекки, Капулетти, венецианские дожи, римские интриги, все такое...

 Но в этот момент я понял - что средневековые страсти, тот накал ненависти, который был тогда, даже сравниться не может с тем, что происходит здесь и сейчас на юге Африки. Такой ужас сложно даже себе представить, в этот момент я понял, почему отец так не хотел, чтобы я ехал сюда, на его и мою родину...

 Я американец. Офицер морской пехоты в отставке, агент ФБР. Мне приходилось сталкиваться в своей жизни и работе с преступниками, с врагами - но это были всего лишь роли. Мы - они. В морской пехоте мы готовились воевать с русскими, воевали в Ираке, в Сомали, наводили порядок на Гаити. Но мы никогда никого особо не ненавидели - ни иракцев, ни русских, ни сомалийцев. Командир отдавал нам приказ - мы шли и выполняли его. В нас стреляли - и мы стреляли. Но и только - ненависти не было. Мы просто выполняли свою работу. Когда я работал уже в ФБР - к нам для совместных тренировок прибыли русские полицейские из спецотряда - у них это называется милиция. После тренировок мы взяли несколько бутылочек виски, пару ящиков пива, несколько огромных кусков мяса, мангал и выехали на берег океана. И неплохо провели время - это, несмотря на то, что несколько лет назад собирались с ними воевать.

 То же самое и в ФБР. Мы должны были задержать преступника и препроводить его в тюрьму или там к судье, а судья уже решал, что с ним делать дальше. Ничего личного - только бизнес. Если взять живым было нельзя - например вооруженный террорист захватил заложников - только тогда мы стреляли первыми и на поражение. В противном случае старались взять живым - мы не суд, в конце концов...

 А здесь, в Африке было не так. Здесь никто не пил пиво на берегу океана с бывшим врагом, бывших врагов просто не было. Бывший враг - мертвый враг. Это была война ножей, всаживаемых по самую рукоятку, война, где убивали и умирали со словами ненависти на устах, война, где вырезали целыми племенами и считали это нормальным. Война, где молодая девушка, вернувшаяся из Штатов, больше года жила с человеком, убившим всю ее семью, а потом отравила его. И теперь эта кровавая мясорубка затягивала под свои зазубренные ножи и меня...

 Говорить было нечего. Да и незачем. Я просто обнял Марину - она была холодной как лед. Господи, что же здесь творится...

 - Я не все рассказала... После того, что я сделала, меня нашел Ник. Он сказал - что таким образом проблему не решить. Убьешь одного негодяя - а остальные убьют тебя, ведь полиция на их стороне. И тогда мы вместе создали структуру, основой которой стала ферма Редбуш. Стали компаньонами. Это - зародыш новой Южной Африки...

 В голове у меня все смешалось...

 - Так вы не...

 - Когда-то давно... А сейчас - нет, мы с Ником были просто друзьями и компаньонами. Нику не нужна была любовь - он обходился девушками на одну ночь. А я так не могла...

 Я держал Марину так крепко, как будто мы стояли на самом краю обрыва. И она могла упасть...

 - Ты ... если ты скажешь что... в общем - если ты скажешь, что не хочешь больше ничего со мной, я не обижусь. Честно...

 - Дура ты... - прошептал я - какая же ты глупая...

 Говорить было не о чем. Прошедшая ночь, кажется, пошла Марине на пользу, ее мрачная угрюмость сменилась сосредоточенностью, она даже иногда улыбалась. Полегчало немного и мне - по меньшей мере, депрессия уже не грозила ни мне, ни ей...