Синдром усталости - Владимир Николаевич Моргунов

не говорить с полным ртом, а теперь он и вовсе отодвинул от себя тарелку. — “Да” и “нет” не говорить, черного и белого не называть. Вы понимаете, что задача, которую мне поручают, трудновыполнимая?

— Отчего же не понять? — Рыбников вынул зажигалку (хотя, как отметил про себя Елизаров, он наверняка не курил), спокойно поджег салфетку, аккуратно уложил догорающие ошметки в пепельницу. — Очень даже понятно. Только ведь за эти деньги в Штатах типичному представителю среднего класса надо целый год вкалывать. Нормальная плата вообще-то, согласитесь. Возможно, киллерам за убийство управляющих банками или лидеров политических партий платят и побольше, но мне это кажется расточительством и дурью. И стрелять в живых людей нехорошо, и по сто тысяч стрелкам платить — глупость.

Он пристально посмотрел на Елизарова, и тот не заметил во взгляде бывшего комсомольского работника радушия и участия, которые он только что буквально излучал.

— Вы же, Николай Августович, человек умный, трезвый, с плеча не рубите, ошибок уже давно практически не допускаете. Но — самое главное — вы обладаете редким даром убеждения. Я как-то интервью с вами по Останкино смотрел, так, честное слово, мне захотелось не только голосовать за вас лично на выборах, но даже и вступить в вашу партию поновей, хотя уж про коммунистов я знаю все.

— Ладно, допустим, что я приложу все усилия, на которые я вообще способен, и использую все таланты — даже те, которые вы во мне только подозреваете, возможно, безосновательно — но все равно результат получится нулевой.

— Не получится нулевой результат, Николай Августович, — убежденно произнес Рыбников. — Хоть что-то вы да сделаете. Хоть на пару недель, да задержите рассмотрение этого вопроса. Однако пара недель может означать некоторое снижение гонорара, желателен месяц, два.

— Не знаю, не знаю, — Елизаров, выйдя из состояния мрачноватой озабоченности, улыбнулся. — То ли мне председателя комиссии ежедневно спаивать придется, то ли самому достаточно убедительно симулировать инфаркт. Хорошо, а каким образом вы собираетесь убедить меня в серьезности ваших намерений?

— То есть?

— Ну, допустим, я выполню все ваши условия, справлюсь с задачей, а вы откажетесь выполнять наш устный договор в тех границах, которые вы только что изобразили вон на той бумажке, — Елизаров кивнул, указывая на пепел в пепельнице.

— Зачем же вы так, Николай Августович? Хотя я и не предоставил вам, — тут он понизил голос, хотя и до этого говорил не слишком громко, — никаких верительных грамот, но я предоставлю вам энное количество бумажек с портретом президента Франклина. То есть, сразу оплачу часть ваших услуг вперед.

***

Необходимая ретроспектива.

31 января 1994 года, понедельник.

Генерал-майор Тарасов встречал гостя у себя на даче за городом — несмотря на то, что день был будний. Здесь вероятность того, что встреча будет кем-то зафиксирована, сводилась к нулю — Тарасов лично позаботился о защите от подслушивания и вообще от любого способа электронной слежки с полгода назад.

Гостя генерал-майора звали Владимиром Костиным, было гостю тридцать девять лет от роду и он являлся полковником ГРУ в отставке. Отставку Костина приняли в сентябре девяносто первого года, почему-то даже не особо удерживали, хотя кадр, если выражаться кондовым языком советского официоза, он был ценный.

Костин проявил себя в Афганистане, когда только-только надел погоны майора, а случилось это в восемьдесят пятом году. К тому времени душманы превратились в моджахедов или представителей непримиримой оппозиции и наловчились сбивать “стингерами” совете кие “вертушки” с бронированными днищами, отчего резко участились случаи гибели разведчиков-шурави.

Моджахеды теперь действовали очень небольшими разрозненными группами: гранатометчик и снайпер, переносчик “стингера” и корректировщик огня. Негибкая и неповоротливая советская военная машина продолжала лупить из пушки по воробьям, проводя бомбардировки ущелий и артиллерийские обстрелы селений, где, согласно разведданным, мог находиться противник. Естественно, этот противник, заранее оповещенный о налете авиации, прятался в пещерах, а перед артобстрелом благополучно покидал селение.

Пытаться победить моджахедов в такой войне было бы глупостью. Многие понимали это, в том числе и начальство Костина, которое предприняло кое-какие шаги для того, чтобы выглядеть в этой ситуации менее глупо.

Нет, генералы и полковники не создали какой-тот новой, гениальной доктрины, но поступили так, как вообще привык поступать советский человек в любой ситуации, кажущейся почти что безвыходной. Этот человек всегда договаривался.

Зеки на зоне договаривались с контролерами и охранниками, завмаги — с бэхаэсэсниками, водители-"леваки", которые использовали для собственного обогащения государственную технику и горючее, договаривались с пассажирами, которым надо было срочно куда-то ехать. Родители тупых и неподготовленных абитуриентов договаривались со строгими экзаменаторами, кореша вора в законе договаривались с директором давно закрытого кладбища, на котором покоился прах всемирно известных знаменитостей. И различной высоты договаривающиеся стороны, как правило, оставались удовлетворенными результатами договора.

Вот и начальство Костина договаривалось с командирами моджахедов. По условиям этих договоров Костин, люди его служебного уровня и их подчиненные совершали кражу оружия — советского оружия с воинских складов. Это оружие незамедлительно передавалось моджахедам, а те, в свою очередь, в качестве оплаты, передавали по исправно функционирующему “конвейеру” наркотики.

Уже тогда моджахеды не были едины даже перед лицом общего врага. Они охотно передавали советским разведчикам сведения о своих потенциальных конкурентах во все разрастающейся борьбе за передел власти. Разумеется, такие сведения могли получать только деловые партнеры.

В результате подобных действий Костину удалось досрочно получить звание подполковника, Орден Красного Знамени (до золотой звезды Героя просто масштаб действий не позволял дотянуть) и по возвращению в Москву сесть на хорошее место в “Аквариуме”.

В августе девяносто первого года Костин ни на кого не ставил, он вообще был далек от политики всю свою жизнь. Он понимал, что политика — это когда не очень большая группа людей, договаривающихся между собой с целью извлечения очень больших доходов, вешает лапшу на уши неразумной толпе. А Костин играл в другие игры, хотя во второй половине того памятного года многие пытались подсуетиться, дабы обеспечить себе в будущем кусочек пирога. Время было митинговое, все хватали друг дружку за грудки и рычали: " А ты за кого?" Те, кто был за демократов, автоматически относили всех, кто отвечал на этот сакраментальный вопрос не менее сакраментальной фразой: "Сам за себя", к стану реакционеров и сторонников гэкачепистов. А Костин как раз так и отвечал.

Ветры перемен не пощадили ни армию, ни спецслужбы. Полковник ГРУ в отставке подыскивал место начальника охраны какого-нибудь солидного банка или, еще лучше, консультанта по вопросам безопасности для подготовки разного рода охранников и телохранителей, когда судьба в лице бывшего афганского сослуживца свела его с генерал-майором