Капитаны судьбы - Игорь Леонидович Гринчевский

пришлось ехать. Хотя ещё большой вопрос, удастся ли ему эту встречу пережить. Какая-то сволочь распространила среди российских революционеров слух, что он — провокатор, работающий на жандармов. А к таким Боевая организация беспощадна. Остаётся рассчитывать на свою речистость, на убедительность будущих денежных поступлений, а на крайний случай — на боевые умения свои и подручного, предоставленного руководством. Ловкий малый, по всему видно. И с револьвером обращаться умеет, и с ножом. Сейчас Берман как раз и дожидался подручного в номере этой дешёвой гостиницы. Тот отправился в условленное место с заданием встретить Толстого и привести сюда, сбросив возможное наблюдение. Если Толстый будет один, без товарищей, то в случае конфликта они вдвоём точно его одолеют!

К его разочарованию, подручный вернулся один и доложил:

— Ждал, как велено, десять минут, потом все равно проверился, чтобы не проследили. Ничего, есть ещё резервное время на завтра. Подождём?

— А куда мы денемся? Ладно, пошли обедать!

— Как прикажете! Позвольте вам помочь? — тут подручный выхватил из шкафа шубу Бермана и помог продеть правую руку в рукав. Ян Карлович протянул назад левую, но вдруг боль охватила всю левую сторону груди. Не в силах устоять, он повалился на пол, но убийца-подручный аккуратно поддержал тело, не дав грохнуться о пол.

Беломорск, 24 декабря 1904 года (6 января 1905 года), пятница

— Юрий Анатольевич, простите, что беспокою в праздничный вечер, но из Риги поступили срочные сведения. Очень важно! Буквально несколько минут наедине!

Я взглядом испросил прощения у супруги и гостей, и мы вдвоём прошли в кабинет.

— Итак?

— Вчера, в Риге, в номерах дешёвой гостиницы был обнаружен неизвестный мужчина, убитый ударом ножа в сердце. Денег, документов и драгоценностей при нём не обнаружено, однако дорогую шубу не тронули. При нем было обнаружено рекомендательное письмо на имя — тут Артузов сделал небольшую паузу, подчёркивая значимость того, что скажет дальше — Яна Карловича Бермана. Проверка отпечатков пальцев и сличение с изображением подтвердили — это именно он, ваш «крестник».

— Хм… Тоже мне, Рождественский подарочек! — хмыкнул я. — И что вы думаете?

— Если бы его просто убили, это могло бы быть уголовщиной или местью натравленных нами революционеров. Но письмо… Такой опытный конспиратор не стал бы его носить. Да и не нуждался он в нем! Значит, подкинули, чтобы иметь гарантию опознания.

— Согласен. Похоже, я был прав. И англичане дают нам понять, что покушения были делом не их рук. И что они сами наказали подчинённого за своеволие. Похоже на некий жест извинения. И попытку примириться.

— Вы им верите?

— Хм! Смотря в чем! — я улыбнулся. — Что они сейчас хотят мира — верю! Берман был ценным агентом, и главным тут было наказать его и остановить, а не успокоить меня. А вот что они всегда будут добрыми партнёрами — нет, не верю! В конце концов, того же Семецкого в Южной Африке заказал отнюдь не Берман! Так что и в будущем ухо придётся держать востро! Кстати, есть у меня пара идеек насчёт неприметной защиты от пуль и осколков.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Между тем на Россию наступал кровавый и революционный 1905 год. И Кровавое Воскресенье всё же случилось и здесь. Не удалось остановить ни Гапона, ни полицию. К моему удивлению, недовольство рабочих накладывалось ещё и на недовольство результатами мира.

Но то, что полиции были выданы капсулометы с хлорпикрином и хлорацетофеноном, позволило разогнать толпу малой кровью. Ну и карабины Нудельмана сказались. Когда в руках скорострельный карабин с пятнадцатью патронами в обойме, легче убедить, что «стрелять по ногам эффективнее, бунтовщиков можно судить». Да и энергия у пуль меньше, меньше было вторичных ранений.

В результате основные жертвы были от давки.

Красная Пресня тоже полыхнула, хотя и там за счет капсул с «химией» удалось избежать применения боевой артиллерии. Бои были далеко не столь упорны и кровавы, как в нашей истории…'

Москва, ночь на 18 января (31 января) 1905 года, воскресенье

Тёмка млел… Ему было хорошо-хорошо! «Милая моя!» — шептал он на ушко Ксанке, то нежно целуя её в висок, то покусывая мочку уха. — «Люба́я моя! Моя! Только моя!»

Впервые вместе в постели они оказались в конце августа, совершенно неожиданно для обоих. Революция, гремевшая в России, привела к тому, что они почти перестали встречаться наедине, чтобы не поругаться. Вернее, поругаться боялся он, Тёмка, а Оксана, казалось, только и ищет случая поставить на своём. Да и учёба отнимала массу времени. Сначала ему пришлось сдавать выпускные экзамены в реальном училище, потом — готовиться и поступать в ИМТУ[99]. С 16 августа начинался учебный год, надо было ехать в Москву, но он специально немного задержался. Потому что 13 августа его Ксанке исполнялось семнадцать лет, и не прийти он не мог.

Казалось, она и не ждала его. Но обрадовалась, точно обрадовалась. И подарок его оценила — семнадцать длинных белых роз, редких, с невероятно длинными стеблями, в специальной подарочной упаковке. Потом они танцевали под радиолу, а когда гости разошлись, пошли гулять, несмотря то то, что время было уже к полуночи. Гуляли долго, потом он провожал её до общежития, но двери, естественно, давно были заперты.

Потом пошли к нему, пить чай. Он-то свою комнату в общежитии сдал ещё в июне, и жил сейчас на съёмной квартирке в Беломорском небоскрёбе. Всего одна комнатушка да узкий пенал-выгородка для кровати. Зато электрическим звонком можно было заказать чаю в любое время суток. И к чаю разного — баранок, конфет, даже пирожных. Оксана спряталась в выгородке-пенале, пока он принимал заказ, а выходя как-то странно и шально посмотрела на него. Потом они пили чай, в который он предложил добавить немного карельского бальзаму, мол, так вкуснее… А спустя некоторое время они страстно целовались, и он всё никак не мог решиться… В конце концов, Оксанка, его Оксанка, просто вывернулась их его объятий, повернулась