Серия "Афган. Чечня, Локальные войны-2". Компиляция. Книги 1-28 (СИ) - Пиков Николай Ильич

Я понял мигом, откуда эта нитка и зачем он туда, на тропинку, бегал. В талисманы сроду не верил, а что матушкину молитву хранил, так это же мать у старца Белогорского, есть в наших местах такой, своей рукой переписывала. Ну, я эту ниточку и вложил в листок. А когда разворачивал, пропотевший весь, потертый, то молитву эту впервые внимательно прочитал. И как! Отроду стихи не учил и не запоминал, а тут словно врезалось. Что? Могу и сейчас, самое время. Вот: «Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его. Как рассеивается дым, ты рассей их; как тает воск от огня, так нечестивые да погибнут от лица Божия. А праведники да возвеселятся, да возрадуются пред Богом и восторжествуют в радости… Аминь». Мать-то отроду в церковь не ходила, хотя иконы дома были, бабкины еще, венчальные. Молитву эту она мне в письме прислала. Будто бы в опасности помогает. Писала, что старец примеры говорил, как от зверя, от разбойников эта молитва отводила. Разбойники! Три богатыря! Лукоморье, короче. Но, говорю же, матушка сама печатными буквами переписала, как выбросишь? А вышло, что недаром запомнил.

На следующий день сменили молодых в охранении и будто с цепи сорвались. Дули косяк за косяком, чудили под кайфом немало. В одну ночь замполит нагрянул с проверкой – в пыль носом положили и часа два держали. Не расслышали пароль, направление попутали. Он от штаба шел, а нам показалось, что с поля. И все клубится пред глазами черный дымок или мушки блестящие летают. Как ночь – страх, тоска катит – опять задуем и думаем всякое, потом, кому чего привидится, обсуждаем. Залупаться начали друг с другом. Вот этого никогда в охранении не было. Опасное дело! Что там другие видели, когда головой трясли, не скажу, а мне своего хватило, да так, что время и число запомнил. На рассвете было, тридцатого апреля. Чего-то вскочил часа в три, сердце колотится, рука занемела. И страх такой, что будто могу умереть во сне. Вышел наружу, смотрю, в ближнем окопчике Рашид-аварец себя по затылку молотит. Похлопает, за автомат схватится, а голова у него просто валится. Он опять по барабану стучит. Так он сам говорил: «затылок – небесный барабан, постучи – тело отзовется». Парень был подвинутый на карате, жилистый, на перекладине, как флюгер, крутился. «Даги», они вообще настырные. А тут явно сдал! Я к нему, смотрю – глаза кровью налитые и «в кучу» собираются, словно перед носом увидел что-то. Короче, я его погнал, а сам решил постоять. Говорю же, боялся сдохнуть во сне. Какая стенокардия? Мне тогда двадцати не было, да и сейчас я этого слова не знаю. Это когда сердце, как стена каменная?

Вот дальше что было. Туман стал наплывать. Редкий, по низинкам гуще. Всегда был такой перед рассветом. А тут как-то странно заклубился. И показалось мне – по низинкам люди стоят. Группками, по пять, по три. Понимаю, что морок это, а сам считаю, и мысль одна – если хоть на шаг двинутся в нашу сторону – открою огонь. Полсотни насчитал. И ведь туман белесый, а они черно-серые, ну, как мы в темноте. Может быть, сам себя накрутил, но различаю по оттопыренным карманам, что стоят они в «афганках», а кто и в тельниках. Оружия нет, а вот бинты в пятнах. Такое впечатление, что медсанбат на демонстрацию вышел. Ну, советуйте, что было делать? По туману шарашить? Взводного вызывать? А вдобавок чуть сзади кто-то привалился. Хорошо, сразу голос подал: «Жека, видишь, да?» Это Рашид вернулся. А я слова не могу протолкнуть, зажало все внутри. Едва отдышался. Так ведь не лучше стало: выходит, у обоих крыша едет? Тут Рашид на мешки влез и в полный рост к этим фигурам собрался. Я его назад, а он ухватил и тянет за собой, как паровоз. Запястье сжал так, что кости трещат. А впереди – «помзы» да «монки». Все, будут собирать наши кишки на минном поле. Как сообразил, по сей день не пойму. Думаю, что не про себя шептал, орал, наверное, «Да воскреснет Бог!». Подействовало. Рашид обмякать стал, руку отпустил, забормотал что-то. Я его и втянул назад. Отдышались, он говорит: «Ты белый, как смерть…» А я ему: «Ты бы глаза свои бычьи в зеркало увидел!»

Хорошо, взвод подняли. Каждый убедился: стоят, не хуже чем «мертвые с косами», только тогда не до шуток было. Да еще, у кого зрение поострей, чуть ли не знакомых находит. Как рассвело – испарились с туманом фигуры эти. Да только из головы не идут. Потолковали: что за дрянь вчера задули? Растерли, понюхали. Нормальный чарс. Опять забили для проверки. Ничего, как обычно, будто пивка попили. Рашид даже с чаем пожевал, нормально, и глаза на месте. Вспомнили, что бывают такие миражи. Какой психоз? Массовый? Сейчас будет коллективный! Слушайте, что дальше было.

К полудню в дивизии суматоха. Снуют штабные, медики, вертушки одна за другой садятся. И выгружают из них десятками на носилках. Полсотни раненых и «двухсотых» столько же. Сказали, первый батальон в засаду попал на выходе из ущелья. Теперь понятно, кого мы видели? Да только договорились молчать об этом. Тоже понятно? Рашид так и сказал – это был плановый глюк. Короче, каждый при своем остался, но все молчат, как на комсомольском собрании.

А еще через день приперся новый какой-то лейтенант, из строевой, буром на нас попер: «Живо в штаб, сдавайте документы. Я сюда работать приехал!» И так пронзительно глянул, что мы мигом и «военики», и бакшиши собрали. К вечеру – «уволены в запас». Раскрываю свой «военик», а там звание «старший сержант». Ни парадки подшитой, ни альбома, ну и хер с ним. Чудно, что вместо последней партии в первую попал. Совестно, конечно, было так на дембель уходить, но было, что уж там!

Утром на полосу вышли – нет бортов до обеда. Потом два сели с боеприпасами, а назад раненых забрали. Ребята в часть ночевать ушли, отчаялись. А я сказал: «Не уйду с полосы. И в Кабул на пересылку не полечу. Дождусь здесь. А чего? Охраняют со всех сторон». И дождался, к вечеру сел борт. Правда, на таможне, в Тузеле, спортивный костюм отобрали. Видно было, что не в Военторге куплен. Понятно, что за соляру.

Почему про Ахмадшаха начал? Да вот, в этой статье французской было прописано, что мужик он суровый, с восемнадцати лет воюет, к смерти приговаривали еще при Дауде, в Палестине с евреями воевал. Выходит, поопытней многих наших командиров был? А теперь и вовсе фигура известная!

Аллахвердиев наклонился к Горшеневу, тихо подытожил:

– Верно говорят, нет в окопах атеистов.

– А где эта нитка сейчас? – донеслось из дальнего угла пещеры.

– Со мной. В шнурок от креста заплел. Мать старцу про этот случай рассказала, так он посоветовал с собой носить.

– Слышь, брат, ты молись тогда за нас, грешных, может быть, поможет. Нет, хлопцы, точно, есть такие люди, кого слышат на небе. Я таких видел.

– Да бросьте вы, этих миражей на каждом шагу! То воду видишь, то верблюдов. Почему бы и не женщину? А вот я, к примеру, одну старуху знал, как чего похвалит, даже рассаду – засохнет на корню. Девку похвалит – скурвится, парня – забухает. А детей от нее и вовсе прятали. Это как?

– Нет, погодите, с этими, в тумане, понятно. Курнули, и все тут пошло в масть. У нас как-то под кайфом крендель московский один Устав внутренней службы вслух читал – ржали до рвоты. В конце концов и его, и этот сборник анекдотов за дверь выпихнули, чтобы не задохнуться. Так я с тех пор, без кайфа, на устав гляну, хохочу, как ненормальный.

– Да кто из вас нормальный?!

Последний выкрик, не вопрос, ощетинил бойцов.

– Ты полегче… Ишь, психиатр объявился! А кто нормальный, кто от Афгана откосил? Зря не базарь! – смешались суровые реплики.

– А я не зря, – заупорствовал возмутитель спокойствия. – Вы хоть здесь правде в глаза посмотрите. Какая нам мать Панджшерская? Черт с рогами скорее привидится. Дайте сказать, я не перебивал же! Глядите, кто до Афгана не бухал и не шабил, теперь не оттянешь. В зоне нашего брата-«афганца» полно, в психушках имеется тоже больше обычных военных солдат. Бабы от нас уходят. Кто считал? Да вот довелось посчитать. Врач знакомый, точно, психиатр, он мне по городу такую картину выдал! На двести «афганцев» – десять наркоманов, двадцать алкашей, пятнадцать судимостей! Лихо? Но не в том беда, доктор этот диссертацию пишет, так он утверждает, что есть какой-то, не помню слова точно, короче, после войны было у тебя ранение или нет, крыша едет. Не сразу, а так тихо, шифером шурша. И еще, что на словах нас хвалить будут, а на деле – избегать. А что? Вон уже командиры частей в Союзе от афганской правды не знают куда деваться. Он мужик прямой, так и сказал: «Вы все наши будущие пациенты». Ага, вспомнил: «посттравматический синдром».